— Много, — уважительно протянул парень, отмечая в голове, что сам скейтбордингом занимается пять лет. Немного подумав, он протянул руку, — Диаваль, а ты?
Парень прищурился, внимательно изучая взглядом собеседника. Его челка торчала из-под кепки, падая на глаза. Неловкое молчание повисло между ними — Диаваль ждал ответа, а стоявший напротив парень продолжал изучать его взглядом. Но после незнакомец улыбнулся и принял рукопожатие.
— Бальтазар.
Просьба помочь ему с тренировками как-то сама слетела тогда с его языка. А Бальтазар, усмехнувшись и, как мог сейчас сказать Диаваль, возгордившись, отрицательно мотнул головой.
— Я сам этого добился, без каких-то тренеров. Значит, и ты сможешь сам.
Диаваль шокировано посмотрел на нового знакомого. Пускай он и не ждал, что собеседник с радостью согласиться, но получить отказ стало для него неожиданностью. Однако, Диаваль на следующий день вновь пришел в скейт-парк и с удивлением заметил Бальтазара, который вновь и вновь проделывал трюки, а он не мог оторвать взгляда, когда Бальтазар делал особо сложные. Его сердце замирало, когда скейт отрывался от земли, когда его вчерашний знакомый проделывал тройное сальто. Диаваль тогда решил вновь подойти к Бальтазару со своей просьбой. Тот опять отказал, но от предложения прогуляться не отказался.
Они ели мороженое, проезжая по дорожке обычного парка, наполненного стариками, читающих газеты, старушками и дамочками, выгуливающих своих собак, и влюбленными парочками, не замечающих никого, кроме друг друга. Диавалю с Бальтазаром весело, они громко смеялись, здорово проводя время. Через неделю, после того, как Диаваль в сотый раз попросил научить его лучшему трюку в скейтбординге, Бальтазар согласился и взялся тренировать друга. Их встречи большую часть представляли тренировки, на которых Бальтазар смеялся, пока Диавалю было больно. После они обычно съедали по мороженому, прокатываясь по парку или городу, и расходились до следующей тренировки. Через несколько месяцев Диаваль научился тройному сальту, правда начал задумываться о том, что средства (его синяки и пару переломов после неудачного падения) не оправдали цель. К скейтбордингу он не остыл, однако решение заниматься этим профессионально отбросил с ужасом на лице.
После поступления в школу Святого Давида их дружба перешла на новый уровень. Если раньше они больше разговаривали о скейтбординге, то теперь они могли обсуждать все, что угодно, когда угодно и где угодно. Все довольно быстро признали в них лучших друзей, а они продолжали появляться во всех местах вместе. И когда один из них отсутствовал, каждый из окружающих подходил и спрашивал недоуменно: где же он? Спустя год они называли друг друга братьями и никак иначе.
Школа Святого Давида подарила ему еще одного человека, правда почти тут же его отнимая. Встречу с Лейлой и возможность видеть ее каждый день Диаваль до сих пор считает одним из лучших моментов своей короткой жизни. Она с первого взгляда стала для него богиней, чертовой Афродитой. Она прекрасна. Первое время он даже считал ее небесной красоты русалкой, что приворожила его своими чарами. Он думал, что она станет его погибелью. И в каком-то плане он не ошибся. Признаки влюбленности были на лицо: он становился застенчивым, когда она заговаривала с ним по необходимости, его сердце пускалось в пляс, изредка замирая, когда их ставили в одну пару на лабораторных. Но Лейла, казалось, не замечала его вовсе. Она была дивой всей школы. А он тогда был лишь каким-то новичком, случайно попавшим в это учебное заведение. Диаваль знал, что шансов на долго и счастливо у него не было. Он принял это как факт сразу же, как принял то, что влюбился в эту прекрасную диву. Бальтазар знал о его тяжкой судьбе все, что знал сам Диаваль, но мог лишь молча посочувствовать другу.
Всё стало только хуже, когда к ним перевелся Стефан. В этот год Диаваль уже не считался новичком, но Лейла по-прежнему его не замечала. Зато замечала Стефана. Что такого она нашла в Стефане, он понять не мог. Мышцы и харизма была и у Диаваля. Да, шрамы от падений слегка подпортили его внешность, но не сделали его уродом. Девчонки все-таки не обделяли его вниманием, значит, и страшным он не был. Чем тогда этот Стефан так привлек ее внимания? Диаваль мог лишь гадать.
Лейла до сих пор не обращала внимания на него. Хотя нет. Обращала, но уж лучше было холодное безразличие, лучше было ледяное игнорирование. Потому что-то, что было в реальности, причиняло невыносимую боль Диавалю. Стефан вскружил голову Лейле, а вот Диаваля он невзлюбил. Почувствовал ли он в нем соперника или просто решил за его счет самоутвердиться, Диаваль наверняка не знал. Его прекрасная богиня Лейла совместно со Стефаном постоянно унижала его, говоря различные гадости, болью отдающиеся в сердце. Они превратили его в изгоя, они сделали его отшельником.
— Что у нас сейчас? — интересуется Диаваль.
— Химия, — пожимая плечами, отвечает Бальтазар. К химии друг более чем просто равнодушен, а на химико-биологическое направление он попал совершенно случайно, зато биологию он любит своей особой любовью. Сильнее биологии он любит лишь скейтбординг.
К несчастью, путь до кабинета мистера Содиума пролегал мимо Стефана и Лейлы. Стефан пересказывал девушке параграф по биологии, в котором содержались общие сведения про организмы. Бальтазар с Диавалем собирались пройти эту парочку как можно быстрее. Но Судьба иначе распорядилась, и Стефан с Лейлой их заметили, а вот Диаваль не понял, что попался им на глаза. Когда они с Бальтазаром проходили мимо, Стефан резко выдвинул ногу, слегка ударяя Диаваля. Он упал.
— Эй, организм! — ехидно начал Стефан, — Обрати внимание на плинтус, чтобы не забыть про свой уровень!
Стефан с Лейлой гадко засмеялись. Бальтазар стоял рядом, укоряюще глядя на гогочущую парочку. Он ничего не предпринимал, потому что Диаваль с ним договорился. Тот не будет лезть в эти разборки и проблемы, дабы его не выгнали из школы (Лейла постоянно запугивала их отчислением, все этого боялись, ведь знали, что мистер Генрих сделает все для любимой доченьки). Диаваль поднялся с пола, отряхивая форму от пыли.
— Придурок, — буркнул Диаваль так, чтобы Стефан и Лейла его не расслышали.
Подножка была довольно частым издевательством, как и словесные оскорбления. Изредка его избивали за школой. Тогда он шел к Бальтазару, который называл его конченным недолюбовником и совершенным придурком и отправлялся за аптечкой, чтобы помочь ему обработать ссадины и синяки. В такие дни Бальтазар неоднократно порывался идти либо в полицию, либо хотя бы поговорить с мистером Генрихом. Диавалю пока удавалось его отговаривать. Нужно отметить, что не так уж его и избивали. Он мог дать отпор двум, реже трем парням. Стефан же приходил со своей свитой, состоящей из пяти-семи человек, которым, правда, тоже доставалось.
Любовь к его богине таяла с каждым ее насмешливым и презирающим взглядом, с каждым ее издевательством. Это прекрасное чувство вяло в его груди, заставляя душу гнить. Он держался, старался смотреть оптимистично на свое положение, правда получалось такое редко, если вообще получалось. Хотел внимание? Получи! И плевать, что душе больно от насмешек. Пофиг, что с ним никто не общается, кроме Бальтазара и Авроры. Ему и этих людей достаточно для общения. Без разницы, что от драк синяки и ссадины не дают спокойно жить дня три-четыре. Зато на нем все заживает, как на ненавистных ему собаках! Зато он знает, что друзья у него настоящие, не предадут при первой возможности!
А чувства брешь и ерунда! Обоготворение человека — дело не то, что бы прям неблагодарное, но пользы не приносит, лишь страдания и проблемы. Не любовь это… Не любовь… Это идолопоклонение, влюбленность, боготворение, что угодно, но не любовь. А если это не любовь, значит, и пройдет со временем. Пускай не безболезненно, но пройдет же!
После уроков он заходит на некоторое время к мистеру Содиуму, чтобы уточнить тему их следующего проекта по химии, с которым они хотят взять первое место. Там он встречает Аврору, которую вызывается проводить до дома. Когда милый домик Авроры и ее тетушек уже виден, их останавливает собачий громкий лай. Они замирают, боясь пошевелиться. Медленно оборачиваются, видя тощего высокого мужчину и его здоровенную псину на поводке, но без намордника.