Берт пригубил виски.
— И что?
— А ты сказал мне, что просто подчинился настояниям босса.
— Разве? — Отвернувшись, он стал смотреть в сад. — А какая тебе разница, кто тебя пригласил?
— Большая, — отозвалась Конни, которой приходилось теперь говорить ему в спину. — Ты не веришь, что угрозы исходили от Мадригала, — значит, у тебя есть свои соображения насчет того, кто это может быть.
Берт повернулся к ней.
— Нет.
— Ха-ха, — бросила Конни и пошла в дом.
— Но это правда, — запротестовал Берт и последовал за ней.
Конни резко обернулась и посмотрела на него.
— Тогда зачем тебе понадобилась я? Почему ты принял это решение в последнюю минуту? Почему?
Она осеклась, так как Берт подхватил ее за бедра и усадил на кухонный стол.
— Я весь день жарился на солнце, а тут ты со своим допросом… так у меня кровяное давление повысится.
Конни затаила дыхание. Он склонился к ней, пребывая теперь в опасной близости.
— А у тебя в жилах кровь? — спросила она. — А я-то думала, там ледяная водица. И все-таки почему…
— Ты всегда получаешь ответы на свои вопросы?
— Почти. Если что-то кажется мне странным, я задаю вопросы по тех пор, пока не получаю нужные ответы. Твои ответы меня не удовлетворяют. И может, я всего-навсего…
— Ты не «всего-навсего», — сказал Берт и уперся ладонями в стол возле бедер Конни. — Ты — самая-самая…
— Я бы сказала — добросовестная, но…
Она вдруг замолчала. Его близость заставила ее сердце биться сильными толчками.
— Самая-самая… — повторил Гилберт.
— Замолчи, — сказала Конни и поцеловала его.
Это было одно легкое прикосновение к его губам, но когда она отстранилась, ее сердце выбивало барабанную дробь. Конни не понимала, что заставило ее сделать такое, после того как они избегали друг друга почти месяц.
— Если ты хочешь, чтобы я молчал, то сделай это как следует. Поцелуй меня по-настоящему!
Конни посмотрела на него. Он бросает ей вызов, и она примет его. Она не задохнется от смущения и не убежит.
— Пожалуйста, мой господин, — сказала Констанция и снова поцеловала.
Когда их губы встретились, последовало легкое колебание с обеих сторон, но потом поцелуй начал жить своей жизнью. Горячей и возбуждающей. Их губы раздвинулись, языки соприкоснулись. Поцелуй продолжался до тех пор, пока они не отстранились друг от друга, тяжело дыша.
— Теперь идем в постель, — сказал Берт.
— А потом ты скажешь, что мы должны остановиться?
Он провел пальцем по ее животу между топом и джинсами. Для нее это было прикосновение к обнаженным нервам.
— Я не остановлюсь.
— Купил презервативы? — холодно осведомилась она.
— Нет, но ты же принимаешь таблетки.
— Ты поверил мне?
— Да, и я понял, что ты не станешь по-глупому рисковать.
Конни нахмурилась. Он явно поменял свое мнение, но это не означает, что она должна покорно подчиняться каждому его желанию.
— Спасибо за доверие, — сказала она. — Но я уже не хочу.
Берт погладил ее по щеке.
— Хочешь, — тихо сказал он. — Констанция, дорогая, за это время мы оба чуть с ума не сошли от желания. Неужели ты думаешь, что так может продолжаться и дальше? Конечно, не может. Рано или поздно мы окажемся в постели. — Он погладил ее по высокой шее, по округлой груди и по животу — Я сопротивлялся этому, бог свидетель, что сопротивлялся. Но дальше невозможно.
От прикосновений его пальцев она почувствовала острую боль желания.
— Может… может вместе удастся справиться? — быстро спросила она.
— Романтическая натура, — проговорил Берт и снова поцеловал ее.
Конни не протестовала. Она хотела того же, чего и он. Он прав, это неизбежно. Когда ее дыхание стало еще чаще, а светло-карие глаза подернулись дымкой желания, Берт стянул с нее через голову топ.
— Как спелые тыковки, — проговорил он, глядя на ее обнаженные груди с крупными сосками. — Я люблю тыковки. — Он тронул пальцем напрягшийся сосок, и Конни скрипнула зубами. — На вкус.
Он подался вперед, а она выгнулась, словно предлагая ему свою грудь. Почувствовав его губы и язык, она в каком-то животном возбуждении закричала. Зарывшись пальцами в его густые черные волосы, она притянула его к себе еще ближе. Он ласкал ее сосок, дразнил его языком, пробуждая в ней вспышки сильнейших ощущений.
— Еще, — умоляла она, не понимая, куда девались ее скромность и сдержанность. — Еще.
Берт поднял голову. Его синие глаза потемнели, улыбающиеся губы подергивались.
— Ты хочешь, чтобы я взял тебя прямо на кухонном столе? — проговорил он.