Больше мы не сказали друг другу ни слова.
Прибавив шагу, оставив спутника позади и не оглядываясь, я прошел под первыми каплями дождя через поле, миновал трибуны и вышел из здания ипподрома на московскую улицу. Дождь хлынул на асфальт, как вино из расколотой амфоры, и в каждой зеркальной луже вскипела шкура лернейской гидры, и сотни колючих жал ощетинили воду. Когда змея жалит из каждого зеркала — боги беспомощны… Я увидел идущий по рельсам вдоль Беговой трамвай — мой, № 23! — и кинулся опрометью перед мордами гарпий, которые ревели гудками автомобилей. Трамвай уже стал закрывать двери, когда я вскочил на подножку своей человеческой участи.
Створки были готовы захлопнуться, но я успел проскочить, как когда-то «Арго» — стрелой — между натиском Сциллы и напором Харибды.