Пробило полночь. Барон держал банк, Смаилов был за рукой. Ставку назначили двадцать рублей. Князю открылась козырная десятка с фалью, а в поднятых он нашел еще туза с королем. Получалось, игра его. Бишевич, которому открыли козырную даму, отказался, кавалер с двумя мелкими заявил себя в боязни. Перебить Князеву карту могли лишь три фали подряд у Колымского — случай столь редкий, что на него и считать нельзя. Осторожно, чтобы затянуть барона, Смаилов «пошел в гору» на двадцать. И тут же поправился, назначив сто.
И барон равнодушно придвинул кучку империалов.
Все смотрели на князя. Три кона подряд он торговался с Колымским до конца и проигрывал на проверке. Он побледнел, у него стала дергаться щека. Леблан и Бишевич каждую минуту ждали, что он, придравшись к чему-нибудь, вскочит, порвет карты.
— Иду на двести. — Князь развязал галстук, бросил его на пол.
— Отвечено! — Колымский отсчитал деньги, положил на банк. — Вы пишите записки, князь.
Смаилов бешено глянул, но сдержался. Закусив губу, написал на клочке бумаги «восемь сот», показал барону.
— Принято. Поднимаю еще на столько же.
Трещали свечи, Леблан с откупщиком затаили дыхание. Чтобы продолжать борьбу, князю надо было добавлять цену выездной столичной кареты. Он плеснул себе вина в бокал, сжав зубы, уставился на свои карты.
— Ну? — нетерпеливо прозвучал голос хозяина.
Смаилов поднял на барона ненавидящий взгляд.
— Прошу положить карты. — И тотчас спохватился. Глупость! Раз уж решил кончать скандалом — он именно так и решил — стоило идти до проверки.
Но Колымский уже открыл на столе свои — четыре мелких.
Откупщик крякнул. Леблан после минутного молчания захлопал в ладоши.
Князь, багрово покрасневший, вскочил.
— Нет, господа! Дело нечисто, так не торгуются. — Он потянулся к денежной куче барона. — Я этой игры не признаю.
Однако Колымский опередил. Мгновенным мягким движением вставши, положил Смаилову руки на плечи.
— Что вы сказали, князь? Дурно себя чувствуете?
И кавалер с откупщиком ясно увидели, как быстрым, коротким движением кулак барона ткнулся Смаилову пониже груди. Туда, где часы с брелками на ремешке. У князя замутнели глаза, падая на стул, он стал ловить воздух.
— Федька! — Хозяин обернулся к дверям. — Воды! Князь нездоров.
Мгновенно распахнулись обе половинки дверей. Чернявого слугу будто ветром вдуло в залу.
Колымский плеснул воды в лицо Смаилову, расстегнул ворот рубашки.
— Ничего, оправится. — Он прошелся по зале из угла в угол. — Признаюсь, господа, поклонник я физических упражнений. Чтобы не впасть в дородство. (Взгляд в сторону толстого Бишевича.) Как древние нас учили — в здоровом теле здоровый дух. К тому же полезно, чтобы вору ночному не поддаться, честь защитить от обидчика. Побыв во многих странах, обучился искусству без оружия сразиться со злодеем, даже с двумя-тремя. Вот, к примеру, замахиваются на меня…
Бросил на спинку стула отделанный мехом шлафрок, остался в рубашке, в кюлотах. Шагнул к Смаилову.
— Князь, замахнитесь.
— Эй, хо… холопы мои! — Смаилов, приходя в себя, тщился встать.
— Ну, смелее, — подбодрил хозяин. — Поднимите руку!
Рывком поставил Смаилова на ноги, сам задрал правую руку. Партнеры не поняли, каким манером то произошло, но князевы башмаки с серебряными пряжками мелькнули под потолком. Макушкой Смаилов только-только не ударил в пол, а через момент уже стоял, как прежде, но с растрепанными волосами, блуждающим взором.
Бант у князя соскочил с косички. Багрово-красный Смаилов силился что-то сказать и не мог. Только шлепал губами.
Колымский небрежно толкнул его в кресла, вскинув голову, остро глянул на француза с откупщиком.
— То было против хама, мужика. А если оскорблен дворянином… Федор, шпагу, пистолеты!
Взял поданную слугой шпагу, передернул плечами, разминаясь.
— Кавалер, прошу, сударь. Обнажите ваше оружие и нападайте… Ну!
Леблан неуверенно поднялся.
— Так… Крепка ли ваша рука?
Клинок сверкнул перед глазами француза, лицо барона вдруг оказалось рядом. Какая-то сила вывернула рукоять из пальцев Леблана, шпага его взлетела, а барон уже стоял на прежнем месте. И все это было сразу: лицо Колымского вблизи, возвращение хозяина на середину залы. Только шпага кавалера долго взлетала и опускалась.
Правая рука вся онемела у француза.
— Или пистолеты…
Слуга тем временем поднял со стола туза пик, наткнул на торчавший в стене гвоздь.
Колымский отошел к столу — отсюда до цели было шагов десять. Взял один из трех пистолетов, расставив ноги, чуть потоптался, как бы проверяя, прочен ли пол. Медленно поднял руку, прицеливаясь.
— Повязку!
У чернявого уже был приготовлен темно-красный бархатный шарф. Он наложил его барону на лицо, завязал сзади. Затем отнес в сторону шандал, освещавший карту. Теперь и партнерам ее не было видно.
— Князь Николай! — Шарф закрывал лицо Колымского от бровей до подбородка, и это прозвучало глухо. — Князь, слышите меня?
— Слышу. — Голос Смаилова был дребезжащим, какого Леблан с откупщиком прежде не знали.
— Сочтите мне.
— Счесть?
— Ну да, до трех.
— Раз, — начал Смаилов. — Два… три!
Еще не до конца отзвучало «и», как три выстрела грянули, почти сливаясь. Барон хватал пистолеты со стола, бросал обратно с быстротой фокусника. Повязка тут же была сорвана. Колымский подбежал к стене, снял с гвоздя карту, стал совать гостям. Карта была в трех местах пробита пулями.
— Это, судари мои, память мускулов, стрельба не глядя. — Повернулся к слуге. — Все убрать, нам новую колоду!
Прошелся по зале.
— Что ж, друзья, отдохнули, развеялись. Можем продолжать?
Гости молчали. Смаилов вдруг, пригнувшись, опустив голову, пошел к дверям. Тремя легкими шагами Колымский нагнал его.
— Куда же вы, князь?
— Д-домой. Устал. — Тихий, неуверенный голос.
— Нет, князь, вы не пойдете.
— Не пойду? — Смаилов посмотрел в лицо хозяину.
— Нет, конечно. — Хозяин подвел князя к столу, посадил. — Господа, обязан сообщить, что, соблюдая свое достоинство и особливо честь играющих со мной партнеров, я неожиданного выхода из игры, каковой тень на всю компанию бросает, прощать не могу. То долг мой по отношению к гостям — недопущение двусмысленностей. — Глаза захолодели, он вел взгляд с одного лица на другое, будто прицеливался. — Случалось мне за такие экивоки отхлестать обидчика публично по щекам (рот скривился в гневе), да потом прострелить пустой лоб. Не скрою, из важных европейских столиц и хороших городов принужден был после дуэлей уезжать по наговорам недоброжелателей. Однако всегда возвращался по разъяснении дела. Так что здесь, любезный князь, — похлопал Смаилова по плечу, улыбаясь с нежностью, — здесь будьте вполне надежны. Ничьим внезапным удалением ваше имя замарано быть не может. — Резко повернулся к другим гостям. — Поиграем, други, раз уж собрались. — Отбежал к двери. — Федька! Буди эконома. Поваров с поварятами поднять, пусть пекут, жарят. А нам сюда кофею и вина… Князь, благоугодно ли вам начать? Ваша сдача.
От стола не поднимались больше суток. Ставку по настоянию барона повышали трижды. Кто засыпал, того хозяин будил, заставлял взять карту. Гости уж думали только, как живыми уйти. Огромный капитал проиграл откупщик, но впятеро князь. Француз лишь тем отделался, что сопротивления не оказывал, сразу отдавая за каждый кон — сперва наличными, потом записками.
Кончили в седьмом часу утра.
Проводив партнеров, Колымский взял с вешалки шубу, принял бобровую шапку из рук подскочившего Федора. Небрежно запахнувшись, вышел, побрел мимо обывательских трехэтажных домов. Мороз чуть отпустил. Иней светлым пухом лежал на ветках подстриженных лип вдоль широкой Невской перспективы, дымкой одел камень зданий, отчеканивая углы, грани.