Томасу уже не хотелось отправляться по остальным комнатам и изучать их. Но он должен был. Если он собирается встать во главе правления бункера и быть его командующим, то он обязан знать всё о том, что у него будет под рукой, даже если там будет самая безумная и ужасная тайна всего человечества.
Последние четыре комнаты были личными покоями отцов. Но Томас открыл их быстро, проверяя одну за другой, потому что вид только одной был достаточен, чтобы вся картина сложилась в его голове. Первая комната принадлежала отцу Бернарду. Помимо схем коридоров, старых фотографий, книг и инструментов из старого мира, на столе была большая книга правил бункера. Самой страшной находкой в комнате Бернарда и других комнатах было то, что в углу помещений были худые бледные девушки разных возрастов. Их кости выступали из кожи, они были немощными и смертельно бледными, как стены. Их глаза были чуть темнее кожи, что говорило об их слабости, они были не только физически немощны, но и психологически. Их рты были зашиты, из-за чего те не могли говорить, если вообще умели. Они сидели кучей в своих углах, пытаясь спрятаться друг за другом от Томаса. Он бы не удивился, если бы они любили отцов, как своих хозяев и спасителей, а они любили их. Об этом говорил страх перед кем-то новым, ведь те девушки росли только в присутствии отцов, а значит не знали других людей, не знали другой жизни и обращения к ним. Они были одеты в лёгкие и полупрозрачные сорочки, под которыми были совершенно нагими. Ну руках и других частях тела красовались чёрные синяки и порезы.
Ни одна из девушек во всех комнатах не рискнула приблизиться к Томасу. Среди всех двадцати девушек никто даже жестами не пытался изъяснится, они только дрожали и плакали, прижимаясь друг к другу. Томас начал жалеть, что не убил Евгения на месте, ведь тот полноценно заслужил любую смерть. Власть развратила этих людей, что ради своей нечеловеческой мечты были готовы ходить по головам невинных. Они не считали никого из людей за равных, мучая одних и отправляя на убой других. Томас бы даже не поверил, если бы кто-нибудь сказал ему, что Евгений, Бернард, Николай или Оскар раньше были хорошими, если бы ему сообщили, что они раньше сажали цветы и переводили старушек через дорогу.
Том не смог приблизиться к девушкам, не мог и помочь им. Любые попытки хоть как-то взаимодействовать с ними приводили к тому, что девушки только сильнее и сильнее начинали его боятся. Им были неясны ни слова, ни жесты юноши. Возможно, они если и понимали что-то, то только по взгляду и действиям. Томас нервничал. Его глаза излучали страх и гнев. Он трясся и шатался от нарастающих эмоций. Том понимал, что ему потребуется время, чтобы вернуть бедняжкам человеческий облик. Он станет их спасителем и проведёт их в новый мир, который может оказаться для них более устрашающим, ведь такова сейчас жизнь. Так решил Томас, ибо образ жизни девушек он не смог посчитать за жизнь, даже за выживание. Те бедняжки были ресурсом, развлечением и ничем больше. Ему пришлось обдумать всё, расслабиться, хоть на минуту. Он не прекращал мучать себя, несколько минут извиняясь за то, что не смог ничего сделать для них, ни сейчас, ни раньше. Голова начала кружиться. Том чувствовал себя будто в чужом теле, все действия и восприятия проходили с сильной задержкой и большой медлительностью. Он думал, что вот-вот упадёт на пол без сознания, но у него была работа, были новые обязанности, которые он взял на себя открыв все тайны бункера.
Пытаясь держать себя в руках и не упасть в безумие, инстинктивно найти в своём сознании уголок беспамятства и отречённости, где он сможет забыть всё что произошло, Томас направился к воротам, чтобы закрыть их на долгие месяцы и восстановить жизнь в своём доме. Облокотившись рукой о стены, он пытался не упасть. Его ноги подкашивались, а дыхание не замедлялось, переводя состояние Томаса до гипервентиляции лёгких и нестерпимой усталости.
Минув медицинский кабинет Том увидел тело Ская, который, как он правильно предположил, потратил все последние силы на то, чтобы лишить себя самого жизни и дальнейших страданий. У Томаса уже не было сил оплакивать товарищей или грустить об их ужасной участи. Он не мог думать ни о чём другом, кроме как об огромной двери, которая открыта на распашку и зовёт всех монстров с округи на невиданный ими ранее богатый пир. Томас боялся, что в его мысли ворвётся что-то ещё, кроме самого важного дела. Он осознавал, что, думая о чём-то ещё в подобной ситуации он мог легко сломаться и забыть о всех важных делах. Вялой походкой, не замечая всего вокруг, он ступал даже прямо по телам своих друзей.
Вскоре на его пути показались два больших и знакомых чемодана. Из-за них Томас даже выхватил пистолет и поклялся, что пристрелит Евгения, несмотря ни на что. Его распирала ненависть, а гнев затуманил ум и зрение. Но бывший отец лежал в паре метров от своих вещей с ранами, несовместимыми с жизнью.
Остановившись у трупа Томас почувствовал радость и облегчение, что мёртвый мерзавец больше никому не навредит, и, больше не установит собственное древо тирании. «Спасибо» — сказал тихо Том, благодаря таинственного убийцу за совершенную месть. В голове мгновенно блеснула резкая мысль, что за долгое нахождение в бункере, Томас так и не услышал никого постороннего, кто мог устроить всю эту резню.
— Томас? — Сбоку от юноши раздался знакомый голос, зовущий его по имени.
Томас обернулся и увидел Лию. Девушка стояла полностью покрытая кровью, и, даже её белые от седины волосы окрасились в багровый. Вся одежда пропиталась насквозь, с рук до сих пор капали небольшие свежие капли. Девушка не выглядела уставшей или раненной, она была бодра, сильна, способна на новые подвиги и свершения. В её руке застыло оружие смерти, которым она некогда убила свою подругу, но огнестрельного оружия не наблюдалось. Девушка была ошарашена увиденным. Она словно смотрела на призрака, на живую историю. На то, чего быть не должно, на Томаса которого некогда считала погибшим. Её губы задрожали от радости и страха лишится столь сладкой и приятной иллюзии. Она согласилась бы отдать последние минуты жизни и провести вечность в муках, ради этого небольшого мгновения счастья. Её щёки начали очищаться от пятен крови, маленькие слёзы струились непрекращающимся потоком по её лицу, возвращая девушке обратно природную красоту и вид невинности.
Эта картина напугала Томаса, перевернула всё с ног на голову. Его сердце было бы разорвано на месте от одного лишь вида Лии, но что-то в ней притягивало, привлекало. Её нежные глаза, что обрели вторую оболочку за потоком слёз, её мягкие губы что дрожали, как листья деревьев под порывом ветра, её спокойное и умиротворённое сердцебиение, которое только своим ритмом заставляло думать о чём-то приятном. Девушка побежала на Томаса, а тот ничего не смог поделать, понимая, что он ошибался во всём. Он сделал из Лии идеал непорочности, он создал его для всех вокруг, чтобы помочь ей найти себе место, но сам поверил в своё творение. Он понимал, насколько сильно он погрузил себя в мысли о том, что Лия не способна на зло, что она всё ещё ребёнок, которому нужна защита, нужен пример. Он глухо игнорировал всех, кто видел правду, он считал их безумцами и лжецами, но теперь они все мертвы. Их убил Том, его слабость, его слепота, его наивность. Та самая наивность, о которой говорил Нейт… которую он проклинал и считал самой большой слабостью.
Девушка на бегу обняла Томаса, почти сбив его с ног, но ударившись спиной об стену, он устоял. Лия была липкой и влажной от крови, она полностью даже пропиталась её запахом. От неё несло смертью. От этого зловония жгло ноздри и кружило голову ещё сильнее, чем было раньше. Том бы сразу оттолкнул девушку в ужасе и страхе за свою жизнь. Но в её действиях и запахе он начал ощущать что-то приятное, что-то романтичное и чарующее. Но насколько бы прекрасным существом она не являлась для него, она совершила самый ужасный поступок не только для самого Томаса, но и для всего человечества в целом.