Пораженная его выдумкой, мать уходит в комнату сына и почему-то тихо плачет. И только позже, когда отец уезжает вернуть якобы не понравившуюся машинку, она крепко обнимает сына, по-прежнему ничего не объясняя. Только спустя много лет он поймет, что именно сделал отец. Ведь покупка не была зафиксирована в магазине, деньги отцу вернули, и машинка могла быть продана кому угодно, в том числе и вышестоящему начальству.
Такие уроки запоминались надолго. Автандила сняли с работы через месяц после проверки поступившего сигнала в горком партии. В этот день отец устроил большое угощение, пригласив весь дом. Пили за здоровье отца, тосты следовали один за другим. Маленький Валентин запомнил все, что делал и говорил отец. И еще запомнился другой день, когда за отцом все-таки пришли. Автандила уже не было в районе, но его приказ проверить универмаг от подвала до чердака компетентные органы выполнили. И после ревизии отца арестовали. Потом был суд, приговор и долгое детство с матерью вдвоем. Пока не вернулся отец… Через девять лет.
Он мотнул головой, отгоняя воспоминания. Чуть повернул голову налево, нажимая кнопку на аппарате связи со своим секретарем.
— Зайди ко мне, — приказал он.
Лида была не просто красивой девушкой. Она была настоящей топ-моделью. Если бы он разрешил ей выступать на конкурсе красоты, то она наверняка брала бы там призовые места. Но он не разрешал. И вопреки расхожему мнению, даже не спал со своим секретарем. У него не было на это ни времени, ни желания. Он уже успел уволить двух девушек, с которыми у него были интимные отношения — он успел убедиться, что эти дела только мешают нормальной работе. Очень мешают. Именно поэтому он запретил себе думать о Лиде. Тем более что такие женщины его почти не интересовали. Она была красивой, очень красивой и абсолютно холодной женщиной, которую, казалось, ничего не интересовало в жизни. Он знал, что у нее есть друг, которого она содержит. Знакомый тип альфонса. Но это было ее личное дело. С работой она справлялась безупречно, при этом никогда и ничего не рассказывала своему другу. Девочке было не обязательно знать, что магнитофоны установлены даже у нее дома и ее патрон может в свободное время слышать вздохи собственного секретаря в постели.
— Ты звонила в агентство? — спросил он у нее.
— Они обещали прислать список через полчаса, — кивнула Лида.
— Ты сказала, что список будет у меня на столе уже утром, — чуть повысил он голос. Она знала, что он не контролирует свои эмоции только в крайнем случае.
— Я им три раза звонила. Они извинялись и обещали прислать ровно к одиннадцати, — с испугом пояснила Лида.
— Хорошо, — кивнул он, отпуская секретаря, — вызови ко мне Кудлина. И ни с кем больше не соединяй.
— Вы просили напомнить насчет вашего звонка в Министерство финансов.
— Не нужно. Я позвоню после перерыва. Напомни мне еще раз после перерыва.
Она вышла из кабинета. Длинные ноги личного секретаря были символом успеха фирмы. Он недовольно посмотрел ей вслед. Слишком длинные ноги, подумал он. Слишком длинные. Может, нужно даже ее убрать в другое место.
Мягко открылась дверь в кабинет. Вошел Леонид Дмитриевич Кудлин.
Ему было под пятьдесят. Мягкие манеры ресторанного метрдотеля, вкрадчивая походка, тихий голос, плавные движения рук. Редкие рыжеватые волосы коротко пострижены. Мясистое лицо и большие уши делали его чем-то похожим на слона. По-своему этот человек был легендой семидесятых, когда по всему Советскому Союзу развернулось так называемое движение «цеховиков». Именно тогда Леонид Дмитриевич организовал настоящее подпольное производство в Закавказье и в Средней Азии. Власти беспощадно подавляли любые поползновения на организацию параллельной экономики и вместе с тем признавали, что производство, налаженное «цеховиками», гораздо эффективнее неповоротливой государственной экономики.
Кудлин несколько раз имел крупные неприятности с законом, дважды был судим. Но в первом случае он получил лишь условный срок, а во втором спасла амнистия. К концу восьмидесятых, когда было наконец разрешено кооперативное движение, Кудлин довольно скоро и быстро начал организовывать сеть кооперативов, но быстро понял, что на легальном производстве нельзя по-настоящему разбогатеть.
Можно заработать миллион долларов, можно, очень постаравшись, заработать два. Но чтобы стать действительно очень богатым человеком и получить возможность распоряжаться сотнями миллионов долларов, нужно присосаться к государственным структурам. Десятки и сотни миллионов куда проще украсть.
К началу девяностых сложилась уникальная ситуация в государстве, когда за кражу сигарет из табачного киоска могли посадить в тюрьму, а кражу десятков миллионов долларов, полученных в результате продажи дешевого сырья на Запад, только поощряли. Неслыханная прибыль образовывалась в результате несоответствия внутренних и внешних цен на энергоносители. Ничего придумывать было не нужно. Достаточно было получить разрешение на вывоз сырья за рубеж и открывать счета в разных банках мира, на которые регулярно начали поступать миллионы долларов. Именно тогда и началось сотрудничество Рашковского с Кудлиным.
После возвращения отца Валентин хотел поступить на юридический факультет. Но в Минске, куда они переехали, его не приняли, объяснив это неснятой судимостью отца. Отец воспринял эту весть болезненно, словно ему нанесли личное оскорбление. Юридический был заменен экономическим, а потом — защита диссертации в двадцать три года. Работал в подпольных цехах, которыми заправлял отец. К тому времени выяснилось, что они очень богатые люди. Пока отец сидел в тюрьме, ему шли проценты за его долю в цехах. Но компаньон, обязанный отдавать эти деньги семье Рашковского, решил их прикарманить. Последовало возмездие от корпорации — компаньона нашли убитым в Ташкенте. Перед убийством ему отрезали язык и вырвали глаза, что делали только с очень большими подлецами. А Давиду Рашковскому вернули все его деньги, и он купил двухэтажный дом в Минске, где они к этому времени обосновались.
Отец был умным предпринимателем, ловким и энергичным. С кооперативами он развернулся вовсю. А Рашковский-сын к тому времени уже был легальным советским миллионером. В восемьдесят девятом Валентин переехал в Москву и связал свою судьбу с Внешэкономбанком. В конце девяносто первого, когда старая власть рухнула, именно ему предложили возглавить внешнеэкономическое ведомство, занимавшееся выдачей лицензий на вывоз нефти за рубеж. Он был молод, ему едва исполнилось тридцать лет, но в то восторженное время это считалось несомненным достоинством. К нему под крыло ринулись десятки дельцов. И почти сразу приехал отец. Он довольно быстро объяснил сыну, что иметь дело с десятком людей, даже предлагавших миллионы долларов, значит погубить и свою репутацию, и свою жизнь. Следовало отобрать несколько надежных, самых надежных людей и через них вести свою деятельность. Одним из таких самых надежных оказался бывший компаньон отца — Леонид Дмитриевич Кудлин.
За два года работы Рашковского во внешнеэкономическом ведомстве они перекачали на Запад невероятное количество нефти и газа, играя на разнице старых советских цен в рублях и новых, настоящих, цен в долларах. Говорили, что теперь Кудлин «стоил» пятьдесят-семьдесят миллионов долларов. Сколько стоил сам Рашковский, не знал никто. Но цифра в миллиард долларов была более чем реальной. Распродажа бывшей империи была самым выгодным предприятием в истории человечества. Бессовестные молодые люди, случайно оказавшиеся во власти, разворовали и разграбили собственную страну, втоптав в грязь ее достоинство и величие. Миллиарды долларов осели на зарубежных счетах. Миллиарды долларов были разворованы. Миллиарды долларов тратились на казино, длинноногих девочек, наркотики, нехитрые удовольствия, которые могли дать деньги. Идолы были разбиты. Памятники сносили. Бога поминали всуе. Все заменил доллар. Дорвавшиеся до власти молодые проходимцы сделали все, чтобы превратить некогда великую страну в нищую приживалку.