Иная картина будет наблюдаться в маленькой популяции - из, скажем, ста особей. Здесь мы вряд ли заметим вредоносность этого гена: ведь он вызовет снижение “числа потомков” только на 1/5 особи; т.е. фактически никакого снижения не произойдёт. Эта небольшая вероятность совершенно утонет в гораздо более сильных флуктуациях, обусловленных другими причинами (пробегал мимо хищник или нет), и стало быть, этот ген здесь не будет отличаться от безвредно-нейтрального. В больших популяциях влияние этих случайных причин взаимно нейтрализуется (в лапы хищнику попадётся не тот, так другой носитель этого гена), в маленьких - это не так. Носитель этого слабовредного гена может случайно избежать лап хищника, а не-носитель - случайно попасться. Или наоборот.
Для нейтральных же генов вероятность зафиксироваться - т.е. стать стопроцентно представленным в генофонде, равна вероятности исчезнуть. Другими словами, этот, в принципе вредный ген может зафиксироваться с вероятностью, близкой к 50% - это очень высокая вероятность! А зафиксированные гены просто так из генофонда не могут исчезнуть - ведь им уже нет готовых альтернатив.
Понятно, что КПД такого способа достижения совершенства крайне низок, и каждый шаг в стратегически правильном направлении даётся огромной ценой - перебором и отбраковкой колоссального количества разнообразно неточных тактических шагов. Но это, собственно, и есть “эволюция посредством естественного отбора”. А ещё для достижения глобального (но не абсолютного: абсолютное, в общем случае недостижимо) совершенства нужно, чтобы все виды, которые в данный момент эволюционного времени противостоят друг другу, имели сравнимую степень несовершенства - дабы ни один из них не имел веских сиюминутных преимуществ по причине неидеальности конкурента. Поскольку законы эволюции для всех её субъектов едины, то это условие в природе выполняется достаточно часто.
Ну вот, похоже, адаптационист облегчённо вздохнул - “как ни крути, а природа устроена стройно и разумно!”. Вынуждены его разочаровать - “победа” такой ценой никак не может быть названа разумной, и может быть уподоблена “адаптивности пустых бутылок”, названной нами по реальному случаю, описанному в советские времена. Малолетний сын сильно пьющего мужчины сдавал бутылки из-под водки, выпитой его отцом, покупал на вырученные деньги хлеб, и искренне радовался, что его отец так много пьёт: “На что бы я сейчас хлеб покупал?”. Подобные системы отношений никак нельзя назвать разумными - и уж подавно - “божественно совершенными”, хотя поведение сына безусловно адаптивно в его локальной окружающей среде.
Творцы и их поклонники
Учёные, выпячивая исключительную якобы роль Солнца в поддержании жизни на Земле, тем принижают роль в поддержании таковой начальства, правительства и общественных организаций.
К. Прутков-инженер. Мысль №50 (В.Савченко)
Чтобы лучше понять глубинные причины склонности к идеализации природы, придётся совершить небольшой экскурс в философию и психологию. Нужно это вот зачем. Обсуждая поведение человека, мы неизбежно будем соприкасаться с вопросами, традиционно относимыми к вопросам морали; а поскольку многие инстинкты (в целом или частично) реализуют поведение, характеризуемое в современном мире как “аморальное”, то важно чётко объясниться, и показать, что инстинктивные объяснения к пропаганде аморальности отношения не имеют. И идея “всесовершенства природы” играет здесь ключевую роль.
“Творца” мы поминали в предыдущем разделе отнюдь не всуе: мы полагаем, что существует генеалогическое родство между религиозностью (в широком смысле), и вышеописанной идеализацией Природы. “Основателем рода” этой влиятельной династии является инстинкт вертикальной консолидации (иерархический инстинкт), о котором у нас будет серьёзный разговор во второй части. Пока же вкратце отметим, что этот инстинкт побуждает человека (или иное социальное животное) с благоговением относиться к “вождю”, искренне доверять ему, полагать его источником высшего знания [см, например, 20], и столь же искренне даровать ему всяческие блага и привилегии.
Это аморфное иерархическое чувство далеко не является религией или её аналогом в смысле осознанного мировоззрения. Это базис религиозности, да, но не более того. Осознанная религия, а тем более, креационизм как космогоническая теория - это безусловно культурный феномен, пусть и, как и большинство культурных феноменов, мощно вдохновляемый и направляемый инстинктивным подсознанием. Вследствие этой своей “культурности”, осознанная религиозность определённо дистанцирована от своих подсознательных корней, и может поэтому “жить своей жизнью”, порождая самые причудливые вариации на иерархические темы. На рассудочном уровне, человек может верить в любого бога, может быть искренним атеистом, может придерживаться какого-то экзотического или антирелигиозного мистического культа, но при этом - в полном соответствии с логикой иерархического инстинкта - явно или неявно наделять окружающий мир, и особенно - мир живых существ, сакральностью, которая, по определению, может исходить лишь от сакрального (священного) существа. Как именно это существо называется - значения не имеет: очень часто никак. И даже, в принципе признавая и эволюцию, и естественный отбор, и соглашаясь, что они являются результатом работы объективных и материалистических законов природы, многие люди в глубине души наделяют её (эволюцию!) вполне сакральными свойствами всесовершенства, всемогущества, всеведения, и т.п. Поэтому это иррациональное “предчувствие” чего-то “высшего” нельзя уподоблять вере в существование конкретного бога, дьявола, демона, духа, вселенского зла, или вселенского добра, и им подобных, так или иначе оформленных сознанием сущностей. Эта сакральность гораздо фундаментальнее и “подсознательнее”; она гораздо древнее, чем, видимо, представляло себе большинство мыслителей, писавших об истоках религиозности.