Мое «падение»8 началось всего лишь за несколько дней до выпускных комплексных экзаменов, на которых членам ученой комиссии предстояло оценить мои энциклопедические знания в области теории и практики социальной психологии. Поэтому мне надлежало добросовестно изучать результаты классических экспериментов, проверяющих теорию когнитивного диссонанса Леона Фестингера, теорию отношений и когнитивного баланса Фрица Хайдера или теорию групповой динамики Курта Левина. Но каждый раз, когда предстоит серьезная работа, во мне неожиданно просыпается жгучий интерес к чему-то, что не имеет никакого отношения к данной работе. Именно в таких растрепанных чувствах я забрел в университетский книжный магазин. Мой взгляд привлекла книга антрополога Джейн Ланкастер «Поведение приматов и возникновение культуры человека». Очевидно, что книга явно выходила за рамки экспериментальной социальной психологии, поэтому я, не имея никакого настроения готовиться к экзаменам, решил ее купить. Я пришел домой и прочитал книгу за день.
Книга Ланкастер, как я и ожидал, имела мало общего с вопросами социальной психологии, которые мне должны были задавать преподаватели на экзамене. Но в ней было все, что нужно для ответов на вопросы, которые им следовало бы задать. Область социальной психологии занималась и продолжает заниматься многим, с чем люди сталкиваются ежедневно: любовь, агрессия, предрассудки, убеждение, подчинение власти. Несмотря на широту рассматриваемых тем, в теоретическом отношении в то время социальная психология была довольно ограниченной. Когда я поступил в магистратуру государственного университета Аризоны, двое моих преподавателей проинформировали меня по отдельности, и причем довольно горделиво, что социальная психология — это дисциплина, представляющая собой «мини-теорию». И действительно, когда я прочитал достаточное количество литературы по этому предмету, то понял, что она представляет собой мешанину из не связанных между собой миниатюрных теорий, каждая из которых должна была объяснить какую-то малую толику общественного поведения. Одна теория обращалась к агрессии, вызванной фрустрацией. Другая рассматривала межличностное притяжение у людей со сходными взглядами. Третья пыталась объяснить реакции на одностороннюю и двустороннюю аргументацию. И еще много-много других подобных теорий, большинство из которых были не связаны друг с другом.
Социальные психологи в то время были ограничены не только в теоретическом плане, но и в эмпирическом, поскольку занимались изучением узких вопросов, связанных с сознанием и поведения человека. Как и другие психологи, занятые в первую очередь экспериментами, социальные психологи в 1975 году сознательно отвергали исследование устойчивых черт характера как причин поведения и обращали основное внимание на то, как сознание и поведение человека реагируют на изменение конкретной ситуации. Смысл «ситуации» сводился к тому, что можно было уловить за полчаса, то есть за время проведения обычного психологического эксперимента. Имелись и причины таких ограничений: экспериментальные исследования были предназначены для того, чтобы обеспечить максимальные контроль и точность, а теоретические ограничения должны были сократить безудержные рассуждения о невозможности увидеть происходящее в сознании или теле человека. Но молодой и пытливый студент пытался преодолеть эти ограничения с упрямством подвыпившего человека, уронившего ключи в темном переулке, но упорно пытающегося найти их под фонарем, где лучше видно.
Это объясняет, почему я испытал почти неприличный восторг от той широкой теоретической перспективы, которая открывалась в книге Ланкастер. Это чувство было сродни тому, что я испытал, когда мне, мальчишке из католической школы, в руки попал эротический журнал: взрослые запрещают это смотреть, но сопротивляться соблазну трудно. Вместо узкого видения того, как очень специфичные лабораторные ситуации изменяют очень специфичные аспекты общественного поведения членов нашей конкретной культуры, Ланкастер предлагала эволюционную перспективу, манящую идею стирания граней между психологией, биологией и антропологией. Она призывала рассмотреть, как эти широкие дисциплины могут работать вместе.
В воодушевлении от тех перспектив, которые открывал новый подход, я начал рассказывать о книге Ланкастер каждому, кто меня слушал. Некоторые однокурсники и преподаватели смотрели на меня со странной усмешкой, как будто я на полном серьезе объяснял им, почему вступил в какую-нибудь секту. Но Эд Садалла, новый ассистент, недавно пришедший в университет, кивнул понимающе. Садалла не видел книги Ланкастер, но недавно прочитал другую книгу — «Социобиология». По словам Садаллы, «Социобиология», написанная гарвардским энтомологом Эдвардом Уилсоном о поведении муравьев, львов и других животных, была кладезем неподтвержденных гипотез о поведении человека.