Глава 4. Ненависть к чужакам возникает в мгновение ока
Для некоторых моих друзей хиппи лето 1969 года было временем любви и фестиваля в Вудстоке. А я тем летом научился вместе с оравой пятилеток петь песню «Джон Яков Джингельхаймер Смит»[16]. Это было лето, когда я впервые столкнулся с глупыми человеческими предрассудками. Я тогда получил работу воспитателя в летнем лагере для детей из состоятельных семей Лонг-Айленда[17]. Платили мне мало, а дети были шумные и невоспитанные, но для студента эта работа имела некоторые плюсы: среди других воспитателей было множество атлетически сложенных и привлекательных студенток. Очень скоро я начал встречаться с одной из них — весьма симпатичной брюнеткой. Хотя мне казалось, что я ей нравлюсь, мне и в голову не приходило заглянуть к ней в гости. Причина заключалась в том, что ее дед и бабка, ортодоксальные евреи, пришли бы в ужас от того, что их внучка встречается с гоем. Я вырос в районе, где некатолики составляли меньшинство, поэтому их реакция меня больше забавляла, чем обижала. Учитывая, что дед моей подруги прошел через нацистский террор, их недоверие к не-евреям можно было простить. Но меня обидела реакция моей собственной матери, когда я привел эту замечательную девушку к нам в дом. Моя мама была воспитана в католической вере сестрами-монахинями, которые впоследствии учили и меня «любить ближнего как самого себя». Моя мама не посещала мессу уже более десяти лет, после того как развелась с моим папашей-ирландцем и вышла замуж за протестанта, поэтому я считал, что она лишена религиозных предрассудков. В пользу этого говорило и то, что она была умеренным либералом и принимала участие в президентской кампании Джона Кеннеди. Но реакция ее оказалась неодобрительной: «Дуглас, просто невероятно, что ты встречаешься с еврейкой!»
Я не причинил большого расстройства ни еврейским дедушке и бабушке, ни и своей маме, в прошлом католичке, потому что начал встречаться с другой воспитательницей — блондинкой по фамилии Вильгельмсон. Я по-настоящему влюбился в Вильгельмсон, и вскоре мы решили пожениться. Но когда я пришел к ней домой, чтобы познакомиться с ее матерью, то столкнулся с еще одним видом племенной нетерпимости: моя будущая теща страстно желала, чтобы ее дочь вышла замуж за лютеранина, причем не за любого. Она переживала, что ее сын женился на лютеранке из Германии. Мужем ее дочери должен был стать не больше и не меньше как лютеранин скандинавского происхождения, как и они сами. Даже сам Мартин Лютер не мог бы претендовать на ее руку. Когда на Рождество я оказался с этой девушкой в доме одного из ее родственников, где гостям был предложен шведский стол, собравшиеся, мешая шведский язык с английским, начали брюзжать, что эти «чертоффы пуэрториканцы приезжают в этту страну и не удосужживаются фыучить английский!». Опрокинув несколько бутылочек пива, я по глупости завел разговор об этнической толерантности, на что один из присутствующих парней ответил с явным шведским акцентом, что «Гиттлер был прафф!». Моя будущая жена не разделяла в полной мере их шведско-лютеранских ценностей, и мы все-таки поженились. Свадьба проходила в лютеранской церкви, что снова вызвало неудовольствие моей матери, в прошлом католички.
Неумение распознать, кто есть кто20
На протяжении всей жизни я наблюдал, как упорно люди пытаются провести границы между различными национальностями внутри белой расы и между различными христианскими общинами, что, на мой взгляд, глупо. С другой стороны, неспособность увидеть эти различия может также быть предрассудком. Рассмотрим случай Ленела Гетера. Гетер был инженером и работал в исследовательском центре в Далласе. Комментаторы на радио и телевидении были в шоке, когда он получил пожизненный срок за ограбление закусочной «KFC». Такой строгий приговор вызвал еще больше изумления, если учесть, что Гетер никоим образом не был связан с преступным миром и что его коллеги по работе подтверждали, что во время ограбления он находился за пятьдесят миль от места ограбления. Кроме того, у него не было мотивов для совершения этого преступления. Стоило ли инженеру рисковать своей прибыльной работой ради украденных 615 долларов? Но суд присяжных, целиком и полностью состоявший из белых, проигнорировал этот факт и доверился показаниям белых и латиноамериканских свидетелей, которые со всей уверенностью заявили, что именно этот тип и есть преступник. Его коллеги и Национальная ассоциация помощи цветному населению начали борьбу за пересмотр решения, но Гетеру пришлось провести более года в тюрьме, пока полиция не арестовала человека, участвовавшего в серии подобных ограблений, и не установила с помощью надежных свидетелей, что грабителем является именно он. Если вам показать фотографии Гетера и настоящего преступника, то вы будете поражены, насколько они разные. В разговоре с моим коллегой Стивом Нейбергом Гетер пошутил: «Я-то гораздо симпатичнее» (так оно и есть). Но и у того и другого есть несколько общих черт: оба молоды, оба мужчины и, самое главное, оба чернокожие.
Гетер стал жертвой хорошо известного психологического предрассудка, называемого кажущейся однородностью внешней группы. Несколько десятилетий исследований показали, что большинство из нас лучше различает членов собственной группы, нежели чужой. В восприятии внешней группы как однородной среды есть своя оправданная логика, как и в большинстве необъективных умозаключений нашего сознания. Как правило, у нас больше опыта в области оценки членов своей группы и, как правило, для нас гораздо важнее в повседневной практике проводить различие между ними. Когда мы сталкиваемся с членами чужой группы, то скорее видим группу в целом, а не ее членов по отдельности (к примеру, если члены футбольной команды из Амстердама едут на поезде из Флоренции в Неаполь, все, что им нужно, это отличать своих голландцев от чужих итальянцев). Сходным образом, если вы не орнитолог, вы можете и не видеть разницы между черношапочной гаичкой, коричневоголовой синицей и пепельной синицей — для вас они будут просто маленькими щебечущими пташками.
Существует ли утилитарная необходимость различать членов чужой группы? Наша исследовательская команда изучала этот вопрос в ходе экспериментов, проводимых под руководством Джоша Акермана и Дженессы Шапиро. Мы высказали предположение, что обычная тенденция воспринимать внешнюю группу в совокупности, а не каждого человека по отдельности, изменяется, когда кто-то из этой группы проявляет агрессивность. Для этой гипотезы у нас было несколько причин. Прежде всего, потому что не помешает обратить внимание на кого-то, кто раздражен или зол, потому что этот человек может излить свою агрессию на вас. В отличие от членов вашей группы (которые могут иметь к вам какое-то отношение и даже быть вашими родственниками), которые могут испытывать угрызения совести, причинив вам вред, чужака такие чувства мало заботят. Еще одна причина заключается в том, что гнев — очень личный и конкретный сигнал угрозы, исходящий от одного человека (разгневанного или рассерженного) и направленный на другого (например, на вас). И третья причина такова: проявления гнева скоротечны; раздраженный или разгневанный человек может попытаться скрыть свои чувства, но при этом будет продолжать думать о том, как нанести удар. Поэтому лучше попытаться запомнить, какой конкретный человек в чужой группе выглядел раздраженным или злым.
Чтобы проверить гипотезу о том, что выражения гнева сводят на нет эффект кажущейся однородности внешней группы, мы показывали участникам нашего эксперимента фотографии белых мужчин и негров, лица которых могли выражать злость или добродушие или не выражали ничего. Чтобы усложнить задание, мы показывали эти фотографии лишь полсекунды, при этом старались отвлечь внимание испытуемых, демонстрируя на экране рядом с фотографиями абстрактные картинки. Затем мы проверяли, насколько хорошо испытуемые запоминали увиденные лица. Этот тест был своего рода процедурой опознания подозреваемого в полицейском участке: испытуемым нужно было узнать какие-то определенные лица на фоне других подобных лиц.