Выбрать главу

Фантастика!

Вовсе никакой не учитель был наш бедный, испуганный, затравленный Борис Евсеевич Каменецкий. И никого он не убивал, не было никакой 102 статьи... Ничего не было. Все сочинил, напел мне в доверчивые уши этот простоватый и жалкий на вид человек.

Б.Е.Каменецкий ни много ни мало был с т а р ш и м с л е д о в а т е л е м п о о с о б о в а ж н ы м д е л а м прокуратуры Узбекской ССР! Сел (бывают и такие фантастические случаи) за... клевету на Главного прокурора Узбекской СССР! Нет, не та "клевета", что у меня, здесь имеется в виду "клевета" частная, клевета как оскорбление личности, та, что наказывается по 130-й статье УК РСФСР. Что ж, видимо, не поделили что-то два паука, и тот, который поглавнее, упек малого.

А я ему - как единомышленнику - о Сахарове взахлеб! Сколько "Хроник" пересказал! В скольких преступлениях власти изобличил! И ведь находил понимание, сочувствие, сам слушал - про евреев да татар. А! Понимаю теперь, откуда он про последних знал так много. Ведь все татарские процессы в основном проходили в Ташкенте и других узбекских городах. Может быть, этот самый Каменецкий их и организовывал? Следствия вел? А может, и к делу самого П.Г.Григоренко руку приложил? Его ведь в Ташкенте арестовали и там мучили полгода...

Прокурору, следователю, вообще "всякому "менту" - в тюрьме не жизнь. Понятно, что боясь расправы со стороны уголовников, он и сочинил душераздирающую историю об убийстве начальника, оскорбившего жену. И все развешивали уши, я в том числе. А когда выкрали у него разоблачающие листки, он, естественно, тут же сообщил об этом врачам (может быть, любимцу своему Геннадию Николаевичу), и те незамедлительно убрали Каменецкого из палаты, спасая от "гнева народного".

Вот какая история приключилась со мной... "Ведь бывают же такие промашки" - как поет Александр Галич.

А все-таки. Как доверительно слушал меня Борис Евсеевич! А уж как сомкнулись на родственной почве сионизма!.. Ей-богу, не часто такого собеседника найдешь!

БИТВА ЗА АВТОРУЧКУ

Ежедневно, в начале десятого утра, как я уже рассказывал, проходил врачебный обход. По понедельникам, после комиссии, его вел Яков Лазаревич Ландау, в другие дни, по очереди, - рядовые врачи, хотя Ландау тоже присутствовал. Ведущий обход шел по палатам первым, останавливаясь возле кроватей и задавая заключенным вопросы. Остальные врачи стояли в сторонке. Процедура была чисто формальная, консилиумов и споров у постелей не возникало. Обычно всем задавались одни и те же вопросы:

- Ну, как дела?

Или:

- Жалобы есть?

Поскольку не разъяснялось, какие жалобы имеются в виду: медицинские (на здоровье) или режимные, - я всегда задавал один и тот же вопрос:

- Когда мне будет выдана авторучка?

Сначала Ландау, прикрываясь своей фальшивой улыбочкой, вежливо разъяснял, что это - по усмотрению лечащего врача. (Л.И.Табакова почему-то бывала на обходах редко.) Потом стал говорить лаконично, почти без улыбки:

- Посмотрим.

Наконец однажды (укатали-таки Сивку крутые горки!), совершенно рассвирепев, метнул в меня ненавидящий взгляд и отрезал:

- Что вы заладили со своей ручкой? Не положено у нас! И не просите!

На следующий день я, тем не менее, повторил свою жалобу. На дурацкий, стандартный вопрос "Жалобы есть?" - такой же ответ. Ландау изничтожая меня зрительно, вновь прохрипел, что не положено.

- Никому!

Тогда я заметил (каюсь, с моей стороны это был "недозволенный" прием, но не подумал - сорвался), что вот в палате напротив, у Векслера, есть же ручка, и ничего не случается.

Бедный летчик, подвел я его! Я-то думал, что, глядя на него, они и мне р а з р е ш а т, но они пошли по линии наименьшего сопротивления: отобрали ручку и у Векслера.

Да простит он мне этот невольный подвох. Хочу надеяться, что роман из жизни полярных летчиков от этого не пострадал.

Таким был Я.Л.Ландау со своей резиновой улыбочкой. Я и в дальнейшем забавлялся тем, что сдергивал ее с него периодически. Однажды вновь довел его до вспышки - тем, что требовал шахматы в "тихую" палату, в которую меня перевели из "шумной".

- Игры положены только в шумной палате.

- Но я же о шахматах говорю. Уж более тихой игры не придумаешь. Ваш отказ попросту не логичен.

Эх и вскинулся же наш невозмутимый Яков Лазаревич! Аж кулаком хлестнул по столу в нашей "тихой" палате.

- Что вы мне все о логике! Не положено, и все тут! И не ищите логики в запретах! Здесь вам не санаторий!

О, да. При отсутствии аргументов в тюрьме всегда звучит эта железная фраза: "Здесь вам не санаторий!"

Это было 31 января 1974 года. Но и весь февраль я допекал Ландау новым стереотипом:

- Когда будет прогулка?

Этим требованием доводил и самого Лунца. Следует сказать, что прогулки не было ни разу, в зимнее время она в институте будто бы не проводится. Одежды не хватает и дворы под снегом... Добились все-таки! Горжусь: не без моего участия.

Но это позже. Пока стоял январь... Важным и приятным событием стал для меня переход в маленькую, "тихую" палату, осуществившийся 25 января, на место выбывшего летчика. Он все-таки был признан душевнобольным и выбыл в какую-то иную обитель. Кажется, он хотел этого. Ну дай-то Бог, может быть, там он, тихий трудяга, и допишет свой роман. Еще, чего доброго, и издаст. Ладно, тогда почитаем. А пока я с удовольствием занял его место за удобным круглым столом.

БЫТ. 1 ГЛАВА

Одним из достоинств жизни в экспертизном "раю" было полное отсутствие идеологического насилия. Ну, в виде какой-нибудь воспитательной или партийно-политической работы, от которой обычно скулы сводит в любом советском учреждении, включая лагеря. Никто не пытался нас пропагандировать, просвещать, улучшать, никому вообще не было дела до того, чем занимаются обследуемые зеки. И это было прекрасно.

Была, правда, т.н. "трудотерапия" (слово-то какое, вдумайтесь!), на которую ходили по желанию и разрешению врача. Работали где-то в подвале клеили конверты, там был специальный, небольшой цех. Начиналась работа в 9 часов утра и длилась, с часовым перерывом на обед, во время которого все возвращались в отделение, часов до четырех. Нормы выработки не было, поэтому работали спустя рукава, лишь бы занять время. Зеки ходили на трудотерапию для развлечения, чтобы с инструкторшей - вольнонаемной женщиной - поболтать, да и друг с другом, ведь там встречались обследуемые из разных отделений. Отводил на работу и снимал с нее дежурный прапорщик, при съеме он подвергал всех работающих обыску. Из 4 отделения ходило на работу всего 3 - 4 человека, и за исполненную работу в конце недели им выдавали символическое вознаграждение в виде сигарет или конфет.