Стоило видеть, как он это высказывал! Сам Полотенцев был, конечно, волевой, сильной личностью. В практической жизни для него много значили деньги.
- В этом мире все покупается и все продается, - заявлял он. - Все!
- Нет, не все, Семен Петрович, - возражал я. - Не все завоевывается деньгами. Так же, как и силой, - и приводил примеры великих бессребреников.
- А-а! Мало дали! - рубил на все примеры Полотенцев.
О, какой великолепный Шейлок сидел передо мной!
Идеалом сильной государственной личности Семен Петрович считал Наполеона. Его боготворил, прекрасно знал историю наполеоновской империи. Идеал государства видел в крепком, по возможности мононациональном устройстве с централизованной властью в лице сильного управителя, монарха или диктатора. В этом плане ценил Сталина, Гитлера, в современном мире Фервуда, Пиночета. Демократию для всех - отвергал
- Русскому народу - демократию? Вы представляете, что из этого получится? Вы что, серьезно верите в т.н. народ, в это тупое, послушное, отравленное алкоголем стадо? Да ему нужна узда, вечное и прочное ярмо, он сам его на себя напялит, он не может без него, привык!..
Трудно даже назвать все темы наших споров. Особенно жарко, помню, мы говорили о нациях. Он, еврей, считал русскую нацию сильной и отсюда выводил ее абсолютное право на государственное подчинение и постепенное поглощение всех других, менее численных наций. Многие народы в составе СССР он считал "неполноценными", отсталыми биологически, в том числе казахов, узбеков, кавказцев, северные народности. Он оправдывал как политический геноцид Сталина (например, по отношению к крымским татарам, немцам Поволжья), так и расовый - Гитлера. Даже по отношению к евреям... Тут уж я не выдержал, сорвался, заявил Семену Петровичу, что он попросту расист, и я поэтому прекращаю с ним всякие отношения. И действительно, несколько дней мы провели молча, по своим кроватям. Потом, правда, он извинился за резкость, и наши беседы постепенно возобновились, споры вспыхивали по-прежнему.
Вторым пунктом преткновения был вопрос женской свободы... Полотенцев основывался на евангельском "да убоится жена мужа своего", поддерживал немецкую триаду "дети-кухня-церковь", смотрел на женщину как на существо второстепенное, подчиненное мужчине и целиком от него зависящее.
Споры эти были бесконечны и безнадежны, они изнуряли душу и мозг, и мне хотелось вырваться, уйти от них, но каждый раз я увлекался, вспыхивали вновь оказывался втянутым в тяжкое их колесо. Надо сказать, Полотенцев умел это делать. И говорить с ним было тяжело: он просто физически давил на собеседника, и не только подбором аргументов, но самой формой их поднесения, безапелляционными интонациями, а главное - неколебимой убежденностью в своей правоте. Я буквально флюиды какие-то ощущал, которыми давила на меня эта убежденность. Никогда раньше я не знал, что так может действовать на человека чужая воля.
"В ЧИСТОТЕ И ЧЕСТНОСТИ..." МЛАДШЕНЬКИЕ ВРАЧИ
Были в отделении еще четыре "младшеньких" врача, у которых, как я полагаю, никаких ученых степеней пока не было. И на обходах они плелись в хвосте, и на комиссиях стояли сзади, у окон возле внутреннего входа в отделение, рядом с малой палатой. Эти врачи, насколько я в отделенческой иерархии разобрался, вели только уголовные и наиболее простые дела.
Самой старшей из них по возрасту была Валентина Васильевна Лаврентьева - невысокая и невзрачная женщина лет 35-ти. Всегда улыбалась глуповато. Модничала неумело, носила черные сапоги-чулки, которые очень не шли к ее коротким кривеньким ножкам. Валентина Васильевна, на мой взгляд, отличалась трудолюбием и исполнительностью, в отделении вела много дел сразу. Допоздна задерживалась на работе. Ее подопечными были Володя Шумилин, Игорь Розовский, Женя Себякин, Валентин Федулов.
С нею же в кабинете сидела Алла Ивановна - высокая как жердь молодая женщина лет 28-ми, черноокая и краснощекая. Она тоже занималась уголовниками. Вот Тумора вела и экспериментировала с ним, я об этом рассказывал... Мне кажется, она вообще специализировалась на "реактивах", часто делала растормозки.
Самой младшей в отделении (и по возрасту, и по опыту) была Мария Сергеевна. Красивая, кругленькая, как говорили зеки - "фигуристая", но было что-то в ней отталкивающее, неприятное. Может быть, большие, выпученные, как при базедке, глаза, к тому же тусклые какие-то, рыбьи. Ходила она всегда, задрав голову вверх, и разговаривала, глядя поверх головы собеседника. Причем голос у нее был квакающий, утробный, как у говорящей куклы. Была она, по-моему, глупа как пробка, рассказанные мною случаи с Бучкиным и Никуйко достаточно об этом говорят. Вот уж этой студнеобразной девице, большой и сытой маминой дочке, - никак не подходило быть врачом.
Четвертым доктором, единственным мужчиной, что сидел кабинете-девичнике, был Геннадий Николаевич - высокий, пучеглазый, будто приторможенный, полусонный (очень он напоминал Марию Сергеевну) молодой человек лет 28-ми. Вел он тоже дела уголовные, был лечащим врачом Б.Е.Каменецкого Асташичева. Не знаю, как первого, а второго - признал. Надо же подтвердить свою ученость!
Ну вот, кажется, и все врачи 4-го отделения продефилировали перед нами. Поклонились, улыбнулись, прошли не спеша по коридору. Подтянутые, самоуверенные, исполненные чувства власти над нашими душами и государственной важности своей работы.
"То, что я узнаю о людях, услышу или увижу во время моей практики, я никогда не сообщу никому дальше, а буду сохранять тайно..."
"В чистоте и честности..."
"Кацетные" врачи.
МОЙ МЕФИСТОФЕЛЬ. ВТОРАЯ ГЛАВА О ПОЛОТЕНЦЕВЕ
Много горьких, но, увы, верных слов высказал Семен Петрович в адрес т.н. демократического движения последних лет. Он как-то очень быстро различил и понял все его трещины. Мы говорили о Петре Якире, недавний процесс над которым все еще глухой болью гудел у меня в душе.
- Как вы могли им верить, Красину и Якиру, этим маленьким честолюбцам, рядящимся в вожди? - спрашивал Семен Петрович, и я чувствовал, что мне нечем ему убедительно возразить.
- Якир много сделал...- говорил я. - Он был первым, кто начал открытую борьбу против деспотии. Инициативная группа... "Хроника текущих событий"...