И тут – я с «подарком» в неполные семнадцать лет, да еще и незамужняя. Словно убрали невидимую заслонку, и поток злословия вырвался наружу. Я перестала выходить из квартиры, не в силах выносить осуждающий шепоток соседок за спиной. Мамин магазин бойкотировали. Мол, негоже покупать товары для счастливых свадеб у женщины, которая за собственной дочкой не уследила. Ариану принялись травить одноклассники, отпуская шуточки, что она станет теткой незаконнорожденного (ну, говорилось, конечно, грубее).
- Золотце, пойми, не в тебе дело, - успокаивала меня мама. – Просто люди…пользуются возможностью. Знаешь, сколько раз мне предлагали продать магазин? И просили, и угрожали? Еще бы – здание-то в самом выгодном для торговли месте. Теперь просто появился шанс вынудить меня уйти. А вам с Арианой девчонки просто всегда завидовали, вот теперь и злорадствуют.
Но меня ее слова мало утешили. Напротив, горько было осознавать, что я запустила механизм травли. Ариана, на тот момент, переживающая и без того сложный подростковый период, внезапно сорвалась с цепи. Стала прогуливать уроки, допоздна шататься по городу с подозрительными компаниями. На родительские увещевания только выкрикнула, мотнув головой в мою сторону:
- А что, ей можно, а мне нельзя? Я всю жизнь только и слышу: Аурика то, Аурика се, бери пример со старшей сестры! И посмотрите на вашу старшенькую!
Папа, недолго думая, отвесил Ариане хлесткую пощечину. Она замерла, потом с плачем убежала из дома и два дня не появлялась. Мама слегла. Потом, правда, блудную дочь вернули, она затихла и даже извинилась, но в наших, таких прочных, прежде, отношениях пошла трещина.
- Перестань ты реветь! – сдержанно бросал папа после моей очередной попытки выйти из дома. – У баб вечно языки чешутся. Сейчас где-то у кого-то что случится, начнут о них судить-рядить, о тебе забудут!
Забыть, конечно, не забыли, но со временем и впрямь пересуды поутихли. Просто выросла между нашей семьей и горожанами невидимая стена отчуждения. Но, как говорится, привыкнуть можно ко всему. Привыкнуть, но не смириться. Во внешнем мире я продолжала что-то делать, послушно навещать врача, помогать маме с делами. В мире же внутреннем поселился вечный критик, день за днем упорно уничтожающий остатки былого уважения к себе.
«Вариант а) Мое чувство самоуважения зависит от того, чего я достиг. Вариант б) Мое самоуважение не зависит от моих достижений».
Самым большим достижением стало – продержаться без слез хотя бы один день. Беременность я отходила тяжело, с такими-то нервами. Про то, как скажется это на будущем ребенке, я не думала, несмотря на мамины увещевания. Я вообще смутно представляла себе, что там за существо, из-за которого так резко изменилась моя жизнь. Не из-за него, поправляла я себя, и даже не из-за собственной глупости. Случайность. Стечение обстоятельств. Меньше всего я хотела превратиться в девушку, которая свалит вину и неприязнь на неродившегося еще малыша.
Не могу сказать, что с появлением Юсси жизнь обрела смысл. Нет, теперь жизнь, по-прежнему, представлялась мне чем-то размытым, тяжелым, не смысл в ней появился, но – утешение. Тот водопад нежности и умиления к крохотному беззащитному малышу, который обрушился на меня сразу, как только улеглось первое чувство паники и ощущение собственной беспомощности.
Дом наполнился возней, воркованием и смехом. Юсси со свойственной младенцам легкостью вновь скрепил расшатавшуюся основу нашей семьи, и даже Ариана по вечерам, смыв ужасный боевой раскрас с лица, устраивалась с племянником в кресле и что-то тихонько ему нашептывала.
За пределами дома все оставалось по-прежнему. Я старательно не замечала, как обходят меня стороной мамочки с колясками; как они поспешно уводят малышей, желающих познакомиться с подросшим Юсси. Иногда я сталкивалась с девчонками из школы, которые теперь взахлеб рассказывали о студенческой жизни, наполненной приключениями и открытиями. Кивала, ловя огоньки злорадства в их глазах, и уходила, с трудом сдерживая слезы.