Короче, воззвание вышло кратким, но весьма поэтичным.
*
В такую погоду принято говорить, что нужен снег. Но если не считать жестких каемок инея по краям тротуаров, вокруг все было черным-черно. Месяц в небе еле обозначался узеньким серпиком, мерцанье звезд скорее угадывалось сквозь толщу смога и облаков.
Пространство у платформы Сортировочная, освещенное тусклыми желтыми фонарями, уже не вмещало заполнившего его народа. А люди все шли и шли.
Со всех сторон, перелезая через рельсы, просачиваясь сквозь бесчисленные дыры в заборах. Светя себе фонарями, спускались по еле заметным тропкам, с высокой насыпи вниз, к путям. Топали по ветхому железнодорожному мосту со скрипящими опорами. Вытекали темными ручьями из жерла туннеля.
Оказавшись на небольшом пятачке, ограниченном с боков мертвенно поблескивающими витринами закрытых на ночь киосков, спереди – платформой, а сзади – Москвой в лице Юрьевского переулка, люди останавливались, радостно окликали друзей и знакомых, притоптывали от холода ногами, возбужденно переговаривались между собой, смеялись, делились пирожками, горячими и горячительными напитками. Кто-то снимал происходящее камерой, кто-то – на телефон. Звенели на разные голоса сразу несколько гитар – где рок, где барды, а где и вовсе попса. Каждый выбирал песню для себя, подходил ближе, и радостно подпевал.
Людей доброй воли оказалось неожиданно много. Не поместившиеся на узеньком пятачке, они кучковались на путях, висли на заборах, лезли на крыши будочек и киосков. И по-прежнему продолжали подходить еще и еще.
Вплотную к пассажирской платформе стоял товарняк вагонов на двадцать пять-тридцать. Всем вагонам места, конечно же, не хватило, поэтому хвост состава терялся где-то там, далеко позади платформы. Двери вагонов были закрыты, и у каждой маячило по два-три человека в форме. Они затравленно озирались, в разговоры не вступали, и на провокации не поддавались. У въезда на станцию стояли две полицейские машины, откуда через равные промежутки времени раздавались по матюгальнику призывы не бузить и разойтись по-хорошему.
Фургонов с надписью пока нигде не было видно. Но никто не сомневался, что они скоро подойдут, некоторые даже отслеживали через гугл-мэп их продвиженье по городу.
По углам периметра один за другим вспыхивали костры. На растопку шли деревянные ящики, собранные по задам киосков, ветки деревьев, растущих по краям железнодорожной насыпи.
Я стояла у костра, грела ладони стаканчиком кофе из чьего-то термоса, улыбалась Косте, зябко кутающемуся в дедову телогрейку, в которой он тонул, слава Б-гу, весь целиком – лишь кончик носа выглядывал, да снизу носки ботинок – и чувствовала, как меня захлестывает всеобщее воодушевление. Конечно, мы победим! Ведь нас тут столько! А их – всего ничего, жалкая какая-то горсточка. Какие к чертям десятые, не говоря уж об иррациональном корне из двух! Смешно! Да сто процентов, что у них ничего не выйдет!
– Здравствуйте, Александр Менделевич!
– Здравствуй, Славин Паша!
Они обнялись – Оскар и высоченный парень в косухе, косая сажень в плечах, лысый и бородатый. Ухо, повернутое ко мне, проколото было раз, наверное, двадцать, гвоздики-брильянты так и сверкали. Маленькое светло-желтое – золото? платина? – колечко пересекало левую бровь.
– Вы! Все-тки, точно вы! Ну, ежкин кот! Натаха когда сказала – не поверил! От ведь бывает! Думаешь – помер человек, а он вовсе даже живой! Ну, так надо ж за это выпить!
Оскар досадливо поморщился.
– Потом, Паша. Когда все это закончится.
– Ну, как скажете.
Они сели рядом, на сваленные у костра ломаные ящики. Оскар вытащил «Беломор», но парень, остановил его энергичным жестом, щегольски щелкнул вынутым портсигаром:
– На, Менделич, не позорься! Ну что это! Приличный человек, и курит всякую дрянь! Вот берите, все не та отрава, а вставляет вовсе не хуже!
Но Оскар только отмахнулся.
– Не надо, Паш, я к своим привык.
Закурил, и тут же закашлялся.
– Ну, Паша, докладывай обстановочку.
– А чего, обстановочка херовая. Наши все, конечно, кто в наличии, подгребли. Тем более у многих тут свой интерес оказался. Они ж там как думают – оторвали пацана от семьи, сунули в приют или, скажем, на усыновление – и все, сразу он сирота безродная. А вот вам на это индейская изба! – и Паша энергично потряс сложенной комбинацией из трех пальцев. – Пацаны, конечно, боевые все, с опытом, кое у кого армия за плечами с точками всякими горячими, ну и здесь, в Москве, кой какой опыт приобрели. Но ведь и с той же стороны не одних фраеров согнали! Небось, там и солнцевских много, и бутовских хватает, да и из глубинки в Москву не худших парней берут. Считай, ихняя лимита вся, как на подбор.