Крупными хлопьями повалил мокрый снег. Достигая земли, он таял, превращаясь в слякоть. которая, смешиваясь с кровью, приобретала грязно-розовый цвет. Мы все топтались в этой грязно-розовой жиже, чувствуя, как она проникает сквозь неплотные швы в нашу осеннюю обувь.
И вот тут-то, сверкая мигалками, и оглушая сиренами, подъехали «воронки», и, что более ценно, «скорые». В них загрузили всех, кто еще не успел или уже не был в состоянии уйти. Наши к этому времени все уже благополучно скрылись с места происшествия, включая упиравшегося Костю и безутешного Оскара. С ними я отправила в Яхромку Давида с Анджелой и маленьким Арсиком, и несколько их самых близких друзей. Много людей мы взять не могли, нас и самих ведь в доме немало.
Я осталась с мамой, справедливо рассудив, что беременной мне, скорее всего, ничего не сделают, а зато всем остальным могут, и даже очень.
У мамы в лице не было ни кровинки. И я все никак не могла понять, дышит она вообще, или нет. Но пульс-то у нее точно был – я все время проверяла. Не на запястьях, нет, запястья были жесткие и холодные. На сонных артериях.
Охранять меня остался «тимуровец» Коля. Моим он сказал, что за меня могут не беспокоиться. Потому что, хотя ему еще только двенадцать лет, у него черный пояс по карате, и стреляет он лучше всех в отряде. А что лет ему мало, так это же хорошо. Лишний раз не станут доебываться.
Но к нам никто особо и не вязался. Только проверили документы, и без звука позволили мне ехать с мамой в больницу. Фельдшер – девочка моих лет, может, даже из моего медучилища – надела ей на лицо кислородную маску, подключила аппарат, я простилась с Колей, и мы поехали в Склиф. А снег все шел, и вокруг все становилось белым, свежим и чистым.
*
– Как я уже сказал, пуля, попавшая в голову вашей матери, вызвала повреждения, несовместимые с жизнью.
– Но ведь она дышит! И пульс есть! Вот же, на мониторе!
– Дышит, к сожалению, не она, а аппарат ИВЛ. А сердечная деятельность сохраняется благодаря препаратам, которые она получает внутривенно. На энцефалограмме же – вот, можете убедиться, абсолютно прямая линия. То есть тело, благодаря нашим усилием, пока еще, так сказать, живо, но мозг в этом, к сожалению, более не участвует. Выражаясь, так сказать, метафорически, ваша мама больше не с нами. Примите мои соболезнование.
– Но ведь когда мы ее привезли, она же дышала! Сама! И пульс был. Я точно знаю! Я все время проверяла! На сонных артериях. Я не могла ошибаться! Я фельдшер-акушерка.
Лысый квадратный очкарик в мятом халате устало потер переносицу.
– Видите ли, коллега, поскольку было холодно…. Пониженная температура творит иной раз такие чудеса. Но они, увы, длятся недолго. Так сказать, прощальный подарок Деда Мороза… Анастасия Викторовна, соберитесь, пожалуйста. Я понимаю, что вам тяжело, но нам с вами еще надо решить один небольшой вопрос.
Я чувствовала, что вот-вот упаду. Перед глазами плыли круги.
Значит, все было зря. Мое сиденье рядом с ней в тающем снегу. Наша поездка сюда, с сиренами, на красный свет, на пределе возможной в городе скорости. Кислородная маска. Прикосновенье девочки-фельдшера к моему плечу: «Ну, видишь! Успели все-таки довезти! Теперь все будет точно о-кей!»
Оказывается, все было кончено еще там. Еще тогда. Пуля, попавшая в голову, убила ее на месте.
Я почувствовала, что из меня, как из лопнувшего шарика, разом выпустили весь воздух. Больше можно было не держаться, не разыгрывать из себя крутую. Можно просто упасть, где стояла, свернуться клубочком, и пусть со мной делают, что хотят.
– Анастасия Викторовна, вам плохо? Подать воды? Присядьте, пожалуйста. Вот так, вот так… осторожненько… Катюш, где у тебя нашатырь?
Едкий, выбивающий слезы и сопли запах, немедленно прочистил мозги.
– Пришли в себя? Хорошо. Так вот, последний вопрос. Вы, разумеется, в курсе, что ваша мама была приблизительно на двадцать шестой – двадцать седьмой неделе беременности? Конечно, при данных обстоятельствах, вряд это ли имеет большое значение, но вот, здесь у меня заключенья УЗИ, плод при ранении не пострадал. Если извлечь его сейчас посредством кесарева сечения, то он, с большой вероятностью, окажется жизнеспособен. Конечно, учитывая ваш возраст, и собственное интересное положение, вряд ли вы будете заинтересованы… Но я, все-таки, счел своим долгом сказать… Кстати, это мальчик.