Все бывшие обитатели сектора Д получили какой-то временный, шаткий и ненадежный вид на жительство. Вернуть их назад за колючую проволоку никто так ни разу и не пытался. Несмотря на это они почти не выходили из дому, а выходя, старались передвигаться незаметно, как тени, наматывая на лица шарфы и поднимая выше воротники. В основном они обивали двери разных посольств, делая все возможное, чтобы быстрее раздобыть визу и оказаться как можно дальше от наших негостеприимных краев.
Многие подавались обратно на свои Родины, особенно если причины переезда в Москву были в свое время чисто экономическими.
Однажды, проходя мимо маминой комнаты, я краем уха слыхала, как Оскар давал интервью по скайпу. Хорошо поставленным учительским голосом, Оскар заверял невидимых собеседников, что лично он не видит в сложившейся ситуации вообще никакой проблемы. Москва ведь этих людей давно уже де-факто вместила. Осталось лишь по-человечески их разместить. А что? Они, между прочим, вполне заслужили. Многие проработали на город больше десяти лет почти забесплатно. Им теперь по всем законам положено льготное государственное жилье…
Кто-то из олигархов, чьи люди, по слухам, были лично причастны к происшедшей трагедии, предоставил в распоряжение беженцев несколько корпусов своей личной застройки в Ю. Бутово. Туда, в конечном итоге, заселили тех, у кого не нашлось ни физических, ни моральных сил уезжать и начинать где-то в дальних краях жизнь сначала. Таких, впрочем, оказалось не слишком много.
Большинство предпочло воспользоваться помощью Красного Креста и прочих международных человеколюбивых организаций.
Так что в одно прекрасное утро мы провожали Анджелу с Давидом и их друзьями на самолет в Америку. Мы плакали, целовались, желали друг другу удачи и счастья. Обещали не терять друг друга из виду, обменивались контактными телефонами.
Самолет исчез в облаках, и лично для меня история сектора Д на этом закончилась.
*
Отпуск, взятый за свой счет в связи с семейными обстоятельствами, плавно перетек у меня в начало декрета. Хотя вставать приходилось по-прежнему в дикую рань, чтобы проводить в школу Ваську и Варьку.
Они, впрочем, страшно выросли и повзрослели за последнее время. Да так, что с какого-то момента стали встречать меня утром на пороге кухни уже одетые, умытые, вполне собранные, и со словами: «Ну что, Настя, мы пошли!» – выскальзывать за порог. С этой минуты до их возвращения мне оставалось только молиться, чтобы с ними ничего не случилось.
Главной моей новой обязанностью стало теперь всегда и все знать. Кто что поел, кто во что оделся, когда и чем кормили собак и кошек, кто ходил в магазин и что оттуда принес. Исходя из этого я строила планы – кто что будет есть завтра, кто что наденет, чем и когда кормить живность, когда, кому и за чем снова идти в магазин.
Не то, чтоб я сама ничего не делала, а только отдавала распоряжения, конечно же нет. Но делала-то я только часть необходимых по дому дел, а вот держать в голове их приходилось все. И, можете мне поверить, это было совсем не просто. Особенно, если в тщательно разработанный план вклинивалось вдруг что-нибудь непредвиденное. А оно вклинивалось, сцуко, причем сплошь и рядом.
То стиралка сломается, то ванная засорится, то собака вывихнет лапу. У Светы обнаружилась аллергия на кучу того, что мы обычно едим, приходилось исхитряться, выдумывая ей отдельное ото всех меню, а потом еще отслеживать, чтоб она не таскала с чужих тарелок то, чего ей нельзя. У Тани был ложный круп, и я чуть не сошла с ума, когда она прямо у меня на глазах вдруг стала задыхаться. Слава Б-гу, Лика появилась довольно быстро, и немедленно, с порога, сунула хрипящему, посиневшему ребенку три белых шарика в рот.
– Это что, гомеопатия? – недоверчиво протянула я. – Я как-то в нее не очень…
– Какая тебе разница – что? – усмехнулась Лика. – Главное – действует.
Действительно, за пару секунд нашего разговора дыханье у сестренки выровнялось и щеки порозовели. Поэтому я воздержалась от дальнейших вопросов, и добросовестно закидывала ближайшие два дня татьянин круп шариками.
– А Глебу в больнице ты тоже что-нибудь такое даешь? И благодаря этому он все еще жив?
– Даю. И такое, и не такое. Но жив он, думаю, не поэтому, а просто потому, что Б-г милостив. Ты с таким же успехом можешь считать, что Глеб жив благодаря тому, что Оскар поводит с ним столько времени. Потому, что вы все хотите, чтобы он жил. Любая вещь существует ведь не сама по себе, а в совокупности. Причем, чтобы понять, как все взаимодействует, вовсе не обязательно раздирать мир вокруг на составные части.