Мама быстро передружилась со всеми акушерками клуба, почти сразу сделавшись среди них своей. Причем настолько своей, что, задолго до собственных родов, начала ездить на чужие. Пока что в качестве ассистентки. Ей уже тогда было что предложить. Все-таки потомственная травница, и фельдшер, пускай хоть ветеринарный.
Однако с первого клубного дня мама сразу выделила из всех тетю Веру, как единственного человека, которого сможет вытерпеть рядом с собою во время родов.
Конечно, в случае, если она окончательно откажется от мысли рожать одной.
*
Я почти ничего не знаю о своих родах. На маминой странице под этим числом один коротенький пост: «У меня дочь! Зовут Анастасия! Было классно! Готова рожать хоть каждый день! Если б еще детей от этого не было…». Под постом стоит фотография новорожденной меня – лопоухой, лысой, в крови и смазке. Фотка очень похожа на аналогичную Светкину, сделанную покойным Игорем. Подробностей – ноль. Маму теперь уж не спросишь, а тетя Вера говорит, что ей и вспомнить-то особо нечего. Когда мама, колебавшаяся до последней минуты, набрала все-таки ее номер, тете Вере едва успела добежать и подхватить наполовину уже вылезшую меня. Собственно, и подхватить не успела, потому что лежащая на кровати и тужившаяся мама в промежутке между схватками строго сказала ей: «Не трогай ребенка!»
– И вот я так и стояла, руки в боки, и смотрела, как ты рожаешься, и ужасно боялась, что мать твоя порвется вся с ее заморочками, однако нет ведь, не порвалась вообще зараза! Впрочем, ты не такая уж и крупная была – всего два девятьсот на безмене потянула, чистая килька. Вот Марфутка – другое дело! Четыре пятьсот, еле вытужили!
– Теть Вер, а почему ж ты все-таки ее послушалась?
– Твою мать попробуй не послушай!
*
Дети расходились спать крайне неохотно. Светка сто раз требовала то пить, то писать, и чтоб все это непременно с мамой. Таня висла у меня на шее, так что ручки приходилось разжимать силой. А Варя потребовала клятвенного обещания разбудить ее, как только кто-то родится: «Я только гляну одним глазочком, и тут же усну! Настя, ну пожалуйста!» Васька молча прижимался ко мне и сопел. Он вообще у нас немногословный, если с кем и разговаривает, так с Варей. Уже уходя, он обернулся в дверях и спросил: «Настя, а ты сегодня вообще будешь спать? Ты сейчас поспи, а то потом ребеночек ведь не даст». Это он вспомнил первые недели жизни Маринки, когда Марфа ходила по дому, как зомби, шатаясь от недосыпа.
Васька, конечно, был абсолютно прав, но расслабиться и отключиться между схватками настолько, чтобы уснуть, у меня все же не получалось. Голова работала с прежней ясностью, заставляя отдавать отчет в каждом новом чувстве и ощущении. Помнится даже, на пике какой-то схватки, у меня возникла отчетливая мысль: «Вот как может человек, в здравом уме и твердой памяти, добровольно согласиться на такое?»
Лежать я не могла, могла только стоять на четвереньках, раскачиваясь и слегка подвывая. Ноги и руки от этого стояния просто уже отваливались, горло от бесконечного вытья и мычания пересохло.
Костя сидел рядом на кровати, и то выглаживал из последних сил мне спину, то подавал стакан с водой, и в промежутках между схватками я жадно припадала к нему губами.
Время куда-то исчезло. Если бы не ноющие от усталости ноги и руки, я бы вовсе его не замечала. Остались промежутки от схватки до схватки, когда можно было попить, вытереть пот со лба, благодарно прижаться к Костиным коленям и его большому и мягкому животу.
Времени не было, поэтому я не знаю, в какую именно из этих кратких передышек, заметила, что Костин живот напрягается и твердеет, а лоб неожиданно перерезает болезненная, глубокая складка.
– Костя, болит что-нибудь?
– Да нет, фигня какая-то была с животом. Но сейчас уже отпустило. Съел, наверное, что-нибудь.
– Точно отпустило?
– Точно-точно! Да забудь ты об этом! Я так уже и забыл давно.
Он не забыл. Точнее, оно не давало о себе забыть, разве что на чуть-чуть. Какая-то гигантская рука скручивала каждые несколько минут кишки и все, что там есть внутри живота, в тугой плотный узел, а потом потихонечку отпускала. А потом опять. Но сейчас было не время об этом думать. Сейчас главное была Настя, и их рождающийся ребенок.