Мы не заметили, когда появилась тетя Вера. Она вошла неслышно, на цыпочках, едва скрипнув дверью, и уселась на стул в глубине комнаты, поглядывая на нас. Довольно долго она молчала, а потом спокойно, доброжелательно, без обычного своего ерничанья, посоветовала:
– А ты бы, Насть, расслабилась, что ли. Очень уж ты напряжена. Думаешь все время о чем-то, тревожишься. Я же вижу – схватка накатывает, а ты с ней борешься, барахтаешься, сопротивляешься. А надо б наоборот – накатило – а ты расслабься, дай ей тебя за собой утянуть. На самую глубину, небось не потонешь. Расслабь мышцы, особенно там внизу расслабь, всю себя расслабь, мысли лишние все отбрось, забудь обо всем, забудь себя. Помнишь, как в сказке про Марью-искусницу: что воля, что неволя, все одно….
Голос тети Веры звучит усыпляюще, она точно напевает мне колыбельную. Под звуки ее голоса я с четверенек перекатываюсь на бок, сворачиваюсь калачиком, подтягиваю к животу коленки. Я точно сама делаюсь ребенок, внутри чьей-то гигантской матки. Схватки накатывают одна за другой, но я почти не реагирую на них, это кто-то другой стонет за меня, громко, утробно вздыхая, каким-то не моим голосом. Закрываю глаза, почти засыпаю. Накатывает очередная схватка, мне почти все равно, я разве что чуточку напрягаю живот. Странно, становится легче, определенно легче, гораздо легче, совсем почти и не больно, и почему я раньше так ни разу не пробовала? А если еще подтянуть коленки повыше, к самому подбородку…
Сын выскользнул из меня совсем легко, без малейших усилий с моей стороны. Я даже не сразу поняла, что именно происходит. И сразу же закричал – громко, басисто, на всю комнату, на весь мир вокруг!
*
Тетя Вера немедленно стала над ним сюсюкать и причитать. Вот смешной народ акушерки – хоть миллион родов примет, а все не перестает умиляться каждому новому новорожденному. Впрочем, он и вправду ничего получился – темноволосый, глазастый, и даже ушки, в отличие от Светиных, выглядели весьма аккуратно. Я приложила его к груди, и он немедленно довольно зачмокал.
Я перевела взгляд на Костю. Он, хоть и радостно улыбался, однако оставался бледным, то и дело хватался рукой за живот. На лбу его поблескивали капли пота.
– Болит? – строго спросила я.
Он беспомощно развел руками – мол, что ж поделаешь.
Оба мы знали, что это значит, но я, в отличие от него, еще и представляла в красках. Один раз в жизни я такое видела, и увидеть второй ни за что бы не хотела. Правда, мужика того мы спасли, но вот ребеночек… нет уж, на фиг! Одной рукой я придерживала у груди младенца, другой резво цапнула со стола телефон.
– Теть Вер, режь уже скорей пуповину, ничего там давно не пульсирует.
Тетя Вера слегка приподняла брови, но послушно наложила клеммы и звякнула ножницами.
– Лев Самуилыч, это Настя. Вы извините, что так поздно, но тут такое дело, у Кости схватки. Да, понимаю, поэтому и звоню. Да часа три уже, наверное, мне кажется. Да знаю я, кто мы с ним такие после этого, но так получилось. Короче, вы там готовьте операционную, а мы с ним минут через сорок, как штык.
– Костя, одевайся и пулей в «Астру»! – рявкнула я, вскакивая с постели, и начиная лихорадочно, одной рукой одеваться. Потом сообразила, положила ребенка, начала закутывать во что-то его..
– Настя, куда ты! – ахнула тетя Вера. – У тебя ж плацента не отошла еще! Что, прям так, с пуповиной между ног, и полетишь?
– Прям так и полечу. Заправлю ее в трусы, колготки сверху, глядишь, никто и не заметит. Ничего, плацента сама по дороге отойдет, куда она денется! В случае чего, в роддом же едем. У нас там на каждом этаже полно умельцев ее отделять. Зубами выгрызут, если что. Теть Вера, некогда мне, каждая секундочка на счету!
Я закутала младенца во все теплое, что пришлось под руку, втиснула его в Лешкин комбез, наскоро доодевалась сама, и мы как сумасшедшие (собственно, почему как? Даже обидно) рванули к Астре.
Перитонеальный карман, в котором мужчина вынашивает ребенка, выстелен изнутри клетками эндометрия. То есть, по-русски говоря, клетками матки. Обыкновенно они ведут себя мирно, и ни на что особо не реагируют, как и положено клеткам матки во время беременности. Иногда, правда, возникают слабые и хаотичные сокращения – точно рябь по карману пробежит. Это нормально, ни к чему опасному не ведет, и, через короткое время, само по себе проходит.
И лишь в исключительных случаях, сокращения кармана неожиданно синхронизируются и приобретают характер родовых схваток. А поскольку карман слепой, и ничего, похожего на шейку, способную раскрываться, в нем не предусмотрено, схватки эти, постепенно усиливаясь, создают прямо посередине кармана контракционное кольцо, которое постепенно сужается, отчего сам карман приобретает форму песочных часов, пока, в конце концов, схватки попросту не разрывают его пополам. Человек, если ему своевременно не помочь, быстро умирает от потери крови, а плод, как правило, гибнет еще раньше, от сдавления и удушья.