– И?! – я вдруг похолодела. – Он справился?! Дашка, не вздумай врать, говори правду: у меня… там… все на месте? – Но руки уже привычно ощупывали тугой волейбольный мяч чуть пониже пупка. Правда, самой себе я на него надавливала впервые. Гхм… ощущения ниже среднего. Но зато хоть есть чему болеть!!!
– Ура Мите! Поцелуй его за меня!
– Сама поцелуешь, когда проспится. Он, как из операционной вышел, так на полусогнутых в ординаторскую. Там у них коньяк кем-то подаренный на столе стоял, так он сразу полбутылки засосал и свалился.
– Митя?! Но он же, вроде, не пьет?
– Так в том-то и дело! Похоже, Настя, он в тебя всегда был тайно влюблен.
– Да ну? А я и не замечала.
Я видела, что Дашка тоже за меня переволновалась, и, что скрывать, мне это было приятно. Среди знакомых людей даже в казенной палате начинаешь чувствовать себя почти как дома. Я стала кормить девочку, а когда проснулся мальчик, пристроила ко второй груди и его. Дашка немного поумилялась на нас, а потом извинилась, и понеслась по своим делам. В обсервации ведь всегда дел хватает, не то, что у меня наверху. Кому как не мне знать.
Ну да, конечно, я в обсервации. Среди отбросов общества, недообследованных, больных и подозреваемых в разных заболеваниях, а также рискнувших, подобно мне, родить вне стен лечебного учреждения. Правила есть правила, и то, что я своя, абсолютно здесь не при чем.
При других обстоятельствах меня бы это ничуть не расстроило. Подумаешь, какая разница, в какой палате лежать! На самом деле ничем уж таким эта «Общая физиология» от «Обсервации» не отличается. Везде холодные белые палаты с желтыми шторами, на одного, и с микроскопическим санузлом.
Вот только все остальные отделения соединены между собой одной общей лестницей. И можно сколько угодно бродить из отделения в отделение взад-вперед. А в «Обсервацию» ведет совершенно отдельный, ни с чем не сообщающийся вход. И выходить отсюда во внешний мир Института категорически запрещено. Врачи, заходя сюда, накидывают дополнительный халат на плечи сверху.
Покормив детей, я рискнула попробовать встать с постели. Голова немного кружилась, но в целом все было ничего.
Из стопки пеленок, лежащих на пеленальном столике, я выбрала две самые длинные и связала их между собой. С их помощью я примотала к себе обоих малышей наподобие слинга. Сверху накинула висевший на спинке стула халат. И вышла на цыпочках в коридор.
В конце коридора имелся запасной выход на пожарную лестницу. Только бы, только бы дверь не была заперта!
Дверь была открыта. Теперь предстояло вскарабкаться пешком на пятый этаж, молясь по дороге, чтобы и там дверь никто случайно не запер. В какой палате может быть Костя? Если бы я по-прежнему оставалась старшей сестрой, то наверняка положила бы его в шестую, откуда открывается чудный вид на мои любимые дикие заросли, и дальше, на лесопарк, прекрасный даже сейчас, зимой, укутанный снегом.
Но тетя Паша наверняка устроила такого заслуживающего пристального внимания пациента во второй – прямо напротив поста. И проскользнуть туда незаметно может оказаться ой как непросто!
Оставалось надеяться, что тетя Паша тоже ведь человек, и вовсе не всегда торчит на посту. Ну, может же так быть, что она как раз вышла в сестринскую, попить чай и позырить любимый сериал по каналу Россия!
Подниматься с каждым этажом становилось все труднее, пот катил с меня градом, и я едва успевала смахивать жгучие капли с ресниц, чтобы не застилали глаза. Дети делались тяжелее буквально с каждой ступенькой. Интересно вообще, а сколько они у нас весят? Вот растяпа, не спросила у Дашки!
Из последних сил я едва ли не ползком вползла на мужской этаж. Дверь, к счастью, оказалась открыта, тетя Паша наслаждалась своим сериалом.
Я скользнула в палату и вытянулась рядом с Костей на широкой кровати – в этом отделении они шире нормы в полтора раза. Осторожно высвободила малышей из перевязи, положила их между нами.
Костя спал. Капли физраствора бодро капали в капельнице, попискивал монитор, отмечая работу жизненно важных функций. Костино лицо во сне выглядело по-детски счастливым и умиротворенным, обе ладони победно сомкнулись на непривычно плоском мальчишеском животе.
Мне, конечно, совершенно не хотелось его будить, но кто знает, сколько времени у нас в запасе до ожидаемого скандала?
Поэтому я тихонько-тихонько потянула его за рукав. Дунула ему в ухо. Наклонилась, легонько коснулась губами губ. Костя открыл глаза, увидел меня, и сперва заулыбался, а потом встревоженно приподнялся на локтях, испуганно озираясь, и явно не очень соображая, где он и что происходит.