– В курсе.
– Тогда как это вышло?
– Но ведь по обменной там 25 недель, а по жизни как бы не все 30!
– И чего? В первый раз у тебя такое? Или ты первый день работаешь? Который год всем отделеньем натаскиваем, и ты до сих пор не знаешь, как действовать в таких случаях?
– Вообще-то нет, – честно говорю я. Нет, ну правда, за все четыре года училища нам ни разу как-то не объясняли, как именно надо действовать во время родов, чтобы не дать плоду выжить. К слову, что ли, как-то не приходилось. Все как то больше наоборот…
– О Г-споди! – вздыхает Марья Антонна. – И послал же Ты на мою голову! Чему вас там только учат, что вы все потом стерильные какие-то получаетесь. Ладно уж, отнеси это куда сказали.
И не вздумай роженице, как очнется, рассказывать, что у нас тут за накладка вышла…
*
Я несла его на руках по темному коридору, и чувствовала, как все тише и тише бьется под пальцами крохотное сердечко, все реже и реже поднимается крохотная грудка, чтобы сделать вдох. Или это мне так хотелось? «Сейчас… сейчас.. он просто заснет на моих руках, и может так даже лучше, конечно лучше, ведь все-таки я же люблю его, и наверняка он же это чувствует, наверняка ведь они все-все чувствуют, такие маленькие…»
Внезапно ребенок широко распахнул глаза, показавшиеся непомерно огромными на таком крохотном личике и серьезно, как будто совершенно осмысленно посмотрел на меня. Сквозь сизую младенческую дымку мне почудились какой-то совершенно недетский взгляд – темный, глубокий, все понимающий. Такой прям совершенно осмысленный взрослый взгляд – такой, какого у него никогда не будет, не успеет попросту быть.
Я тряхнула головой, отгоняя абсолютно лишние, непрошеные мысли. Нет, ну вот же уставился! Нормальные, жизнеспособные, доношенные младенцы так никогда не глядят! Мало что ли я их навидалась! А этот – ну правда, будто все понимает.
У нормальных младенцев глазки сизые, бессмысленные, чаще сонные, иногда перепуганные. И они никогда так не смотрят прямо на тебя – они вообще не умеют еще фокусировать взгляд. Они ведь и мир-то вокруг себя видят сперва малюсеньким и вниз головой перевернутым..
И какой же он все-таки длинный, этот наш коридорище, длинный и темный, и какой низкий здесь потолок, прям над головой нависает, точно вот-вот раздавит… А ведь со стороны, глядя на наш Институт, этакое чудо из стекла и бетона, одно слово – мечта Корбюзье, ни в жизнь не подумаешь, какие катакомбы скрываются в его недрах.
*
Вы себе просто не представляете, с каким облегчением я нырнула, наконец, в детскую! Даже темнота здесь другая какая-то – теплая, уютная, переполненная детским дыханьем Ох, как же здесь, наверное, ночью спится! Конечно, если дети не примутся все вместе наперебой орать.
И чего я, дура, не пошла в свое время в детские сестры?
– Люда, ау! Я тут тебе…. Хмм… подарочек принесла.
Вспыхнул ночник. Люда, – длинная, ширококостная, добродушная – сонно потянулась и уселась на своем топчане. С трудом разлепляя белесые ресницы, вопросительно уставилась на меня:
– Ну что там у вас? Неужель родил кто-нибудь? А с вечера ничего вроде не предвещало.
– Да как тебе сказать… Скорей уж скинул.
Вдвоем мы несколько минут молчаливо созерцаем крохотное, нелепое нечто, лежащее у меня на руках. Малыш, в свою очередь серьезно смотрит на нас, мудрым своим, тяжелым, сверхчеловеческим каким-то взглядом. Живой. Стучит у меня под пальцем сердцем. И дышит. Дышит сам. И катитесь вы все подальше со своей интубацией!
– Н-да… Уж, подарочек так подарочек! Кто ж это так расщедрился?
– Да ну, малолетка какая-то, школьница еще, семнадцать лет.
– Вот ведь шалава! А у родителей-то, небось, денег куры не клюют, раз сюда пристроили избавляться.. Ой, а смотрит-то, смотрит-то как! Прям, можно подумать, понимает! И сколько тут?
– Тебе чего – грамм или недель?
– Ну.. скажи уж и то, и то.
– По документам двадцать три —двадцать пять, а на вид… ну, сама видишь. А весу в нем кило шестьсот грамм с копейками.. Короче, Маргарита твоя велела кинуть где-нибудь у вас тут на пеленальник, и забыть.
– Добрая женщина. Пеленальника не пожалела.…
Уложенный на пеленальный стол, он слабо шевельнул ручками и едва слышно пискнул. Несколько минут я тупо стояла над ним.. Щелкнула выключателем инфракрасной лампы и наблюдала, как в тепле ее лучей младенец постепенно стал согреваться и слегка порозовел. Пристроила ему на лицо маску, повернула кислородный кран.
Я чувствовала себя не в силах так просто развернуться и уйти по своим делам, хоть и знала заранее, что все это бесполезно.