Но, в конце концов, технически он ведь не был еще беременным! Он был лишь в самом начале гормонального курса! Еще оба эмбриона, и левый, и правый, мирно спали в своем холодильнике! Еще можно было сто раз все переиграть!
Но тут он, словно очнувшись, решительно тряхнул головой. Нет! Ничего переигрывать он не станет. Пусть все идет, как идет, и будь, что будет. Наверняка у Б-га для него заготовлено еще немало сюрпризов.
*
У меня вошло в привычку заглядывать Косте в глаза всякий раз, прежде чем набрать чей-то номер.
Я словно советовалась с ним: «Стоит? Не стоит?» Его умные, всепонимающие глаза светили мне с экрана мобильника, и на душе становилось легче, и я как-то начала даже забывать, что это вовсе не просто фоновая картинка, а где-то там существующий, реальный, живой человек.
Тем более сильным оказалось мое потрясение, когда однажды, завершив ничего особо не значащий разговор с мамой и нажав кнопку «Отбой», я подняла голову и встретилась взглядом с идущим навстречу …Костей.
Он шел в направлении процедурной, и так явно нервничал, что я немедленно ему улыбнулась.
У нас, медперсонала, это происходит на автомате – видишь, нервничает человек, испуган – улыбнись ободряюще. Даже если знаешь, что ему и впрямь что-то жуткое сейчас предстоит, даже тем более – если знаешь.
– Здравствуйте, Костя! Помните меня? – по глазам было видно, что нет, но какая, в сущности, разница, когда, может вообще, это мой единственный шанс? – Я вас оформляла, когда вы в первый раз к нам пришли. Ну что, как успехи?
– А-а-а… – какая-то тень промелькнула в его прекрасных глазах. – Вы еще читали. Какую-то бумажную книжку. Что-то из классики, верно? Я запомнил: сегодня ведь это так необычно – книжка, бумажная. Ну, разве что где-нибудь в читальном зале, в библиотеке… – машинально, не замечая того, он схватил меня за рукав халата, вцепился изо всех сил, всеми пятью пальцами, и заговорил безостановочно, бездумно, явно стараясь любой ценой задержать меня возле себя.
Видно было, что ему очень страшно, и поэтому он рад сейчас любому собеседнику, лишь бы не оставаться одному в холодном враждебном коридоре Института.
– А я, вот, знаете, на процедуру пришел, карман этот, ну, знаете, перитонеальный, делать. Не знаю, наверное больно будет? Живот разрежут? – Он нервно усмехнулся, безуспешно стараясь казаться крутым и ироничным.
– Ну что вы, это ж все под заморозкой, эндоскопически!
– И что, потом рубец поперек всего живота?
– Размечтался! Только четыре маленькие дырочки – и все! – я еще шире залыбилась, во все 32 зуба, и, стараясь казаться максимально убедительной, сама взяла его за руку, отечески (ну хорошо, матерински!) похлопала по плечу. – Ну, хотите, я здесь с вами посижу?
– Хочу! – у него было лицо обиженного ребенка, которому, наконец, дают желаемую игрушку. – Вдвоем не так страшно. А вам разве никуда сейчас не надо идти?
– У меня сейчас как раз перерыв.
Мы молча сидели, искоса разглядывая друг друга. Постепенно рука его, сжимавшая мой рукав, расслабилась и разжалась, соскользнула мне на колено, чтобы снова сжаться на нем, когда дверь процедурки распахнулась, и Лилечка Брыкина, которая сегодня дежурила по мужскому ЭКО, жестом не пригласила его заходить.
Тут я решилась на отчаянный шаг.
– Лиль, – заискивающим, и в же время легким, само собой разумеющимся тоном сказала я. – А ничего, если мы вдвоем? А то тут, понимаешь ли, товарищ немного боится.
– Да пожалуйста! – рассмеялась Лилька. – У нас тут завсегда жены мужей сопровождают, а мужья жен. А ты тем более персонал, в обморок, стало быть, не упадешь. – И она еще шире раскрыла дверь, чтобы нам было удобней вдвоем пройти.
Костя бросил на меня горячий, исполненный благодарности взгляд.
И я почувствовала, что отдам все на свете, лишь бы только он еще раз, когда-нибудь, так на меня посмотрел.
*
Контакты медика с пациентом куда интимней любых любовных. Зачастую, человек раскрывается тебе так, как никому и никогда до.
Правда, не то чтобы в порыве желания, просто выбора у него нет.
В тот день мне довелось видеть Костю не только раздетым, но даже отчасти изнутри – датчик исправно проецировал содержимое его брюшной полости на экран, дабы хирург-эндоскопист мог должным образом сориентироваться в своих действиях.
Не то чтобы я слишком пялилась на экран. Я по-прежнему смотрела Косте в прекрасные, затуманенные сильной дозой успокоительного глаза, крепко держала его за руку, и нашептывала ему всякие ободряющие слова и словечки.