Институтская речь вообще во многом идет от детского языка. Весьма показательным является обилие уменьшительных форм: «душечки», «медамочки», «милочки», «амишки» и т. п. Эти «нежно-институтские названия»[56] использовались не только в общении институток между собой, но и служили обозначением для членов своего узкого, дружеского круга или же всего «возрастного» (классного) сообщества. Отсюда — бытование таких оксюморонных на первый взгляд «бранных» формул, как «душечка поганая» или «бессовестная душечка»[57]. Вместе с тем подобные формулы оттеняют эмоциональный фон коллективного быта институток, где детская речь являлась нормой непринужденной и зачастую бесцеремонной фамильярности в общении между воспитанницами. С официальным языком женских институтов, которым чаще всего был французский язык, сосуществовал (и обогащался за его счет) своеобразный «девический» вариант русского молодежного жаргона — язык, употреблявшийся в неофициальном обиходе институток[58]. Он представляет собой один из основных элементов культурной традиции, которая бытовала и передавалась «из рода в род» среди воспитанниц женских институтов.
Важную роль в этой «девической» культуре играли обычаи, регламентировавшие общение и вместе с ним весь неофициальный обиход институток. Особое место во взаимоотношениях институток одного «возраста» (класса) занимали дружеские связи. Дружба начиналась своего рода «обетом»[59]. Дружеский кодекс институтских «амишек»: говорить друг другу «ты», зваться по имени, вместе готовить уроки, заступаться за подругу, «кучкой» (сообща) сидеть по праздникам, беседовать после отхода ко сну («приходить на кровать» к подруге) и, конечно же, иметь общие «секреты» (тайны), — возможно, создавал всего лишь «ребяческие подобия дружбы»[60]. «Ходить известным образом, говорить особенные выражения» — этим еще не исчерпывался этикет институтской жизни: надо было «выбрать себе подругу и делиться с нею и мыслями и сластями, чтобы не казаться смешной»[61]. Однако’и они, эти «подобия дружбы», нередко служили единственной опорой и поддержкой для воспитанниц. Взаимная привязанность и теплота человеческих отношений скрашивали жизнь в официальной обстановке казенного «дома». Обычно при выпуске подруги клялись в вечной и неизменной привязанности и дружбе и даже оставляли друг другу «взаимные расписки» в своих альбомах:
но далеко не всегда институтская дружба имела продолжение. Особенно проблематичной она становилась при разнице положения институтских приятельниц, которая ясно открывалась им после выпуска из института.
Известное неравенство между воспитанницами существовало и в самом институте. Это определялось не разницей положения родителей или родственников (ср., впрочем, заискивание «кусочниц» перед «богачихами»), но различным положением воспитанниц в «возрасте» (классе), которое они занимали в соответствии со своими достоинствами или недостатками. Весьма существенную роль в этой связи играл обычай обсуждения внешних данных совоспитан-ниц и определения их иерархии по красоте, которой придавался поистине судьбоносный смысл: «У нас в каждом классе подруги сообща решали, кто первый, кто второй по красоте. Я числилась только девятой. Вот они и были уверены, что первая по красоте выйдет замуж раньше других, <…> следовательно, я должна была выйти замуж девятой»[63]. Институтский обычай сосуществовал с официальной иерархией воспитанниц: иногда на классной доске записывалась «пересадка по красоте» (с номерами)[64], что прямо соотносилось с периодически проводившейся в классах пересадкой, отражавшей учебные успехи институток. Иерархии могли строиться и на других основаниях (например, учитывать умственные способности воспитанниц). Однако иерархия по красоте обычно являлась основной и четко определяла не только место институтки среди воспитанниц, но и их отношение к ней. Институтское сообщество восхищалось своими красавицами и преклонялось перед ними. Дружба с красавицей часто принимала форму прислуживания ей со стороны других совоспитанниц, которые обували, одевали, причесывали ее и т. д., сопровождая свои действия возгласами «красавица», «богиня» и т. п.
56
57
Р.Ф. Воспоминания институтки шестидесятых годов // Рус. старина. 1909. № 9. С. 490; № 10. С. 170.
58
58 Этот «жаргон» сохранялся в речевом поведении институток, становившихся классными дамами, что в свою очередь влияло на «язык» их воспитанниц (см. в этой связи очерк Салтыкова-Щедрина «Полковницкая дочь» —
60
62