Раз у меня заболела голова во время ужина, я попросила классную даму позволить мне уйти из столовой ранее других в дортуар и лечь спать. Иду я по коридору, вдруг вижу: идет мне навстречу принц Петр Георгиевич Ольденбургский. Я с криком: «Его высочество принц!» — бросилась назад, а он мне кричит: «Ковалевская, вернитесь, идите, куда шли, не надо говорить обо мне». Не тут-то было! И боль головы прошла, и я, как бомба, влетела в столовую с радостным известием. За мной вошел принц и, улыбнувшись, погрозил мне пальцем.
Хотя нас не отпускали домой <...> на каникулы и праздники, но мы не скучали в институте. Бывали и балы. Летом, 1 июля, вдень рождения императрицы Александры Федоровны, танцевали в саду на площадке, перед террасой, шероч- ка с машерочкой, и было очень весело; оркестр музыки был свой. Потом бывали балы: 24 ноября — в наш институтский праздник, и день ангела m-me Родзянко; в этот день танцы оживленнее: бывали и кавалеры, учителя и целый класс правоведов* со своим воспитателем, принц Петр Георгиевич с супругой <Терезией>, знакомые начальницы и некоторые из родных девиц. Угощали нас яблоками, конфекта-
sksk
ми, аршадом , лимонадом, а за ужином подавались тартинки с маслом и сыром; девиц маленького класса уводили спать в 12 часов, старшие же танцевали до часу. Третий бал бывал 1 января — самый веселый, любили его больше всех, потому что нам было позволено костюмироваться. За месяц и более мечтали мы, а после хлопотали о костюмах; можно сказать, что костюмы были великолепные: турчанки, гречанки, тирольки, словом, всех наций, какие нам были известны, являлись в зал пестрой толпой, сияя молодостью, красотой
и красивым нарядом. Добрые родители не жалели денег, чтобы побаловать своих дочерей, особенно богатые, которых было много в нашем институте. Помню, однажды Иловайская, дочь донского казацкого атамана, раз была так богато костюмирована турчанкой, что начальница заметила ее матери и просила на будущее время не делать такого роскошного костюма и тут же сняла с Мани все брильянты, изумруды и отдала их m-me Иловайской. Последний год перед выпуском наш костюмированный бал был самый удачный и веселый, потому что мы — девицы старшего класса вздумали устроить сюрприз начальнице; подготовлением и разработкой этого сюрприза мы занимались задолго до Святок.
Было 7 часов вечера; большой зал был освещен светло и красиво. Его высочество принц Ольденбургский, начальница со своими знакомыми, родные уже заняли свои места; попарно ввели девиц в казенных платьях, за ними шли костюмированные — тоже парами, в порядке надетых национальных костюмов. Когда все заняли свои места, начались танцы. Вдруг музыканты заиграли какой-то веселый вальс, дверь из физической комнаты с шумом широко распахнулась, и в зал стала катиться со звоном и треском огнедышащая гора, выбрасывавшая из своего жерла не лаву, а конфек- ты, фрукты и разные сласти, которые ловко подхватывали девицы. За горою появились верстовой столб и ветряная мельница, махая своими крыльями, она захватили ими столб и стала вертеться в бешеном вальсе. Все это очень понравилось начальнице, но больше всего — показавшаяся затем цыганская палатка с группой цыганок в самых разнообразных костюмах, которые под звуки музыки плясали по-цыгански, а кончив танцы, запели песню.
Описанный сюрприз, благодаря неожиданности своей, доставил всем большое удовольствие. M-me Родзянко очень благодарила учениц, удивлялась, как все было хорошо придумано и исполнено.
Вспоминая о развлечениях, доставлявшихся нам начальством, не умолчу об одном. Как-то в воскресенье, после приема родных, гуляли мы по коридору, толковали о выпуске, высчитывали в сотый раз дни и часы, передавали одна другой свои желания насчет туалета, делали разные предположения и мечтали о будущем в незнакомой нам жизни, вдруг видим: вдали идет к нам начальница. Все бросились к ней, обступили ее со всех сторон, целовали ее руки и плечи.
Я пришла к вам, mes enfants, сообщить большую новость, — сказала Екатерина Владимировна. — Ее величество императрица желает доставить вам удовольствие, познакомить вас с игрою знаменитого виртуоза Листа. По ее приглашению он будет завтра к нам в институт. .Гезрёге, que vous etes contentes d'entendre се celfcbre pianiste*.
Да, да, maman, какой ангел — императрица, как она заботится о нас! — кричали мы в порыве восторга.
Проводив начальницу до дверей ее комнаты, мы принялись болтать о завтрашнем дне.
Знаете, mesdames, я непременно буду обожать Листа! Верно, он божественно играет, если императрица пожелала чтобы мы его слышали, — говорила наша первая музыкантша, хорошенькая Китя М...
Уж не думаешь ли ты, Китя, что Лист попросит тебя играть? — с насмешкой кто-то поддразнил ее.
А почему же нет? Я ему сыграю; ну что бы сыграть? Пусть он видит, с каким успехом мы здесь занимаемся музыкой с такими преподавателями, как Гензельт и Адам! — с задором ответила она.
Мы ему споем что-нибудь; верно, maman захочет похвастать нашими талантами, — заметила первая солистка Катя К..., и она звонко пропела какую-то руладу чистым серебристым сопрано, сделав грациозный пируэт.
Вечером нам сообщила классная дама, что начальница думает отблагодарить Листа подарком из наших работ; стали соображать, какие есть готовые вещи, кто поднесет; и еще много, много болтали, когда пришли в дортуар из столовой, и долго не могли заснуть в ожидании завтрашнего дня.
Наконец он настал: было светлое, морозное утро, солнышко весело играло в окнах, отражаясь во множестве радужных теней на стеклянных подвесках люстр и канде-
*Я уверена, что вы будете рады услышать этого знаменитого пианиста (фр.).
лябрах большого зала. Утро смотрело таким же радостным, как были радостны наши юные сердца. Посредине зала стояли два рояля, кресла, стулья — и зал вмиг превратился в концертный, только еще артиста нет. Ждем, горим нетерпением!
В 11 часов мы уже сидели по местам. Вот является m-me Родзянко и с ней — высокий, худощавый господин с черными, длинными волосами, которыми он встряхивал при своих быстрых движениях.
II n'est pasjoli...[36]— слышится шепот девиц.
Все мы стояли, когда вошли начальница с Листом; сделав им глубокий реверанс, мы заняли свои места; поклонясь нам очень грациозно и поговорив о чем-то немного с начальницей, Лист сел за рояль. Тогда в зале водворилась полнейшая тишина, и этот дивный виртуоз стал играть. Звуки так и лились из-под его рук, то страстно замирая, то громко и сильно, fortissimo. Играл он увлекательно; пальцы его так и прыгали по клавишам, мы были, как очарованные, боялись проронить хотя бы малейший звук. Но вот во время исполнения им какого-то бравурного места лопается в его рояле струна, и Лист, как бы по волшебству, не прерывая звука, очутился уже за другим роялем. Это был такой фокус, так моментально, что мы остолбенели! Наконец музыка смолкла; Лист встал, кланяется нам в ответ на наши поклоны. Начальница благодарит его от себя и от всех нас за доставленное громадное удовольствие и просит его принять на память от благодарных институток безделицу — их работу! Тогда наши три красавицы: Саша Р — ч подносит ему прелестную вышитую подушку, а две другие — Соня К — ва и Маша С — ва — большой ковер. Боже, как сконфузились наши девицы и покраснели, как пионы, когда Лист, став на одно колено, принял подарки из их рук!
Бедные, бедные! — шептали одни.
Счастливицы, les heureuses[37], — говорили другие, и все были в восторге от любезности Листа.
Весь день мы находились под чарами прелестной музыки; все говорили, делились своими впечатлениями, даже
классные дамы стали добрее — они дали нам полную свободу высказывать громко свои мысли, болтать без умолка...