Так летели дни и годы в милом институте, и быстро приближалось время экзаменов и выпуска. Но прежде, чем описывать это, я расскажу один случай, бывший со мною летом в последнем классе. Надо сказать, что в то время наша постоянная классная дама хворала и, чтобы поправиться, взяла отпуск на два месяца, и класс наш передала m-elle Ав — й. Это была в высшей степени несимпатичная, до педантизма взыскательная старая дева; носила она три фальшивых локона с каждой стороны своего длинного, худощавого лица, которые тряслись и подпрыгивали, когда она сердилась, а сердилась она ежеминутно за всякий пустяк.
Додо М..., самая отчаянная, но милая шалунья, вздумала подшутить над придирчивой m-elle Ав — ой. Написав что-то на клочке бумажки, она передала записку на заднюю скамейку, но так, чтобы это видно было зоркому глазу нашего аргуса[38]. Девица, получившая записку, отправила ее на следующую скамейку, и записка эта гуляла из рук в руки, пока m-elle Ав — а не увидала. Как вихрь налетела она на меня и вырвала бумажку. «Вот, — думаем, — слава Богу, поймала!»
Быстро развертывает и читает: «Любопытство бывает наказано!» Побагровела, как вареный рак, — пейсики ее затряслись. «Кто писал записку?» — допрашивает она. Меня, бедную, поставила на колени посреди класса. На допрос m-elle Ав — а: «Кто писал?» — все молчат. Додо М... уже хотела сознаться, как все знаками молили не говорить, предчувствуя, что от мстительной классной дамы не будет пощады.
Не добившись признания, она придумала наказать нас после обеда, когда все будут гулять в саду. Она заперла нас всех в большую беседку так, чтобы весь институт видел, как отличилось наше отделение; просить прощения мы не стали и смиренно все отправились в импровизированный каземат. Заперев на ключ и спрятав его в карман, она ушла в свою комнату, уверенная, что никто не уйдет из этой темницы.
Не тут-то было! Я, пишущая эти воспоминания, ушла из-под замкй!
Надя Ковалевская, к тебе приехал папа, — подбежав к окну, сказала мне Соня X...
Как быть? Как уйти тебе, бедная? — говорили мне девицы. — А вот как: мы тебе пособим, вылезай из окна.
И несколько девиц помогли мне выбраться в окно. Я стремглав, задними аллеями, через черный ход пробралась в комнату m-me Sarge, куда всегда приезжали мои родители, так как она была знакома с ними и меня очень любила. Кажется, только один раз в моей институтской жизни я не умоляла отца посидеть подольше и даже была рада проститься с ним, чтобы скорее попасть на назначенное мне мегерой место. Папа был очень удивлен, видя мою рассеянность, но мне было стыдно сознаться в нашем наказании, и я смолчала.
Простясь и не проводив отца до швейцарской, как я это делывала всегда, я через несколько секунд тем же путем и способом, с помощью карауливших меня подруг, сидела в беседке как ни в чем не бывало. В два часа m-elle Ав — а отворила нашу тюрьму и повела в класс на занятия; о моем путешествии так она и не узнала, как не удалось никогда узнать, кто писал злосчастную записку...
Наконец настало тревожное время приготовления к выпускным экзаменам! Занимались усидчиво, целый день, даже вставали в 4 часа ночи; выпросив огарок у нашей «воспитанницы» Маши, очень доброй девушки, мы по кучкам, то есть несколько дружных между собою девиц, садились долбить уроки к экзамену. У меня экзамены прошли вполне удачно, так что я была назначена отвечать на царских и публичных экзаменах. Надо пояснить, что на эти последние вызывались не все, а только лучшие ученицы, иначе было бы утомительно выслушивать 200 с лишком девиц; на эти экзамены полагалось только два дня. Каждая из нас, разумеется, прекрасно знала заранее назначенный для нее билет, и кажется: чего бояться? Ан нет! Как вызовут, бывало, к доске, сердце готово точно выскочить. А начнешь отвечать, страха как будто и не бывало! То же самое, даже еще более, мы испытывали и на главных инспекторских экзаменах, решавших участь наших занятий за все шесть лет, так
как по отметкам на них выдавались нам награды и аттестаты. Экзамены происходили в присутствии начальницы, попечителей, инспектора, учителей, <принца> Петра Георгиевича Ол ьд е н бу р гс ко го.
Царские экзамены обыкновенно происходили в институте, но в год моего выпуска в Бозе почивающая императрица Александра Федоровна, будучи больной и чувствуя себя не в силах ехать в институт, соизволила приказать привозить нас во дворец. В назначенный день нас повезли в Зимний дворец в придворных каретах. В 11 часов утра мы уже сидели в большой зале дворца. Не знаю, как называется этот зал, только помню в нем большие, под самый потолок, шкафы с серебряными блюдами, а возле коридор с часовыми, из которого дверь вела в Зимний сад.
Ее величество, поздоровавшись с нами, заняла свое кресло и, слушая нас, вязала чулок; возле нее поместились: начальница, инспектор, члены Совета, то есть попечитель принц Ольденбургский, учителя, фрейлины (классные дамы сидели возле нас). Потом вошли в ту же залу Их высочества великие княжны и великие князья. Экзамен наш продолжался часов около трех; вызванная по фамилии девица становилась против государыни. Мне пришлось отвечать из Закона Божьего, потом по географии, всеобщей истории и русской литературе. Для экзамена по географии были привезены классные доски с картами моей работы.
Император Николай Павлович также осчастливил экзамен своим присутствием, постоял несколько минут сзади императрицы, задал ученицам два-три вопроса и удалился в свои апартаменты. По окончании экзамена Ее величество в сопровождении начальницы и своих фрейлин оставила зал, сказав нам:
Идите, дети, посмотрите, где я живу; княжны вам покажут.
Nous Vous remercions, Votre Majeste Imperiale[39], — весело и радостно отвечали мы.
Как мы были счастливы и благодарны, видя такое милостивое внимание царя и царицы и их царственных детей!
С какой любовью и радушием показывали они, объясняли нам доселе невиданные редкости. Прежде всего повели нас в Зимний сад, потом через кабинет, где императрица сидела с начальницей, в ее опочивальню; заставили обратить внимание на великолепнейшие брильянты в коронах и парюрах[40] в стоящих по углам витринах; затем спустились в нижний Зимний сад, где порхали птички на свободе с одной пальмы на другую, а в клетках кричали пестрые попугаи; из ванной комнаты повели нас по широкому коридору, украшенному великолепными картинами знаменитых художников. Тут присоединился к нам император Николай Павлович; встретив нас здесь, он сам лично показал нам Георгиевскую, Белую и другие залы, милостиво шутил с девицами, смеясь над их удивлением и наивностью.
Из комнат великих князей нас провели в круглый концертный зал, столовую, где уже были сервированы длинный стол и несколько маленьких столиков; столы были все убраны цветами, вазами с фруктами и конфектами, с бутылками вина и меда. Их императорские величества император, императрица, великие князья и княгини, фрейлины, начальница, классные дамы, за этим же столом заняли места и некоторые из институток; кому не достало здесь места, сели за маленькими столиками; мне пришлось сидеть за одним из последних. Какое было меню, я уже не помню; конечно, такое, которого мы, институтки, и во сне не видали; фрукты и конфекты нам приказали взять с собой. Садясь за стол, начальница, по желанию государя и государыни, приказала нам спеть концертное «Отче наш», какое мы пели в институте. По окончании обеда, поблагодарив царственных хозяев за высокую милость и внимание, оказанные нам, мы откланялись и уехали в придворных каретах домой. Боже мой! Воспоминание об этом дне никогда не изгладится из моей памяти! Весь вечер мы только и говорили, что о милостях государя и государыни, передавали друг другу слова, с которыми они обращались к нам. Не знаю, как другие, а я всю ночь не спала от пережитого в этот незабвенный день.
38
Аргус (греч. миф.) — многоглазый великан, часть глаз которого видела даже тогда, когда он спал. Нарицательное обозначение всевидящего ока.
40
Парюра (от фр. parure — убор, украшение) — набор ювелирных украшений, подобранных по качеству и виду камней, по материалу или по единству художественного решения. Включала от 2 до 15 различных предметов — диадему, ожерелье, брошь, серьги, браслеты, кольца, пуговицы, застежки, шпильки и т.д.