К вечеру успели сварить ячневую кашицу — это простое блюдо показалось нам вкуснее всех блюд вычурной гастрономики. После вечерней молитвы нас уложили спать; но мы не могли сомкнуть глаз: шумные порывы ветра, мрак осенней ночи, когда небо — как черный гробовой покров — тяготело над Петрополем, пугали нас!..
— Ах, какой ветер! Какой ветер! — повторяли мы беспрестанно.
На другой день, чего никогда не бывало, мы встали в десять часов утра: кто ищет своей тетради; кто не знает, куда девалась ее книга; там куль муки; там куча белья; там посуда; там опрокинутая мебель — все в беспорядке, и все приводится в прежний порядок. Императрица прислала спросить, не перепугались ли мы накануне и все ли мы здоровы?
Скоро восстановился прежний порядок; все пошло по-старому, и ужасы грозного наводнения изгладились из нашей памяти. 12 декабря мы праздновали храмовый институтский праздник, как говорится в простонародье, Спиридона на повороте — в этот день всегда давали для нас детский бал: нанимали музыкантов, мы резвились, танцевали — и кто был тогда счастливее нас!
Прошло несколько месяцев. Императрица навещала нас чаще обыкновенного, но мы не могли наглядеться на нее, не могли нарадоваться ее ангельской приветливости. Однажды, я не упомню которого месяца и числа был этот роковой день, — государыня приезжает к нам и говорит:
― Дети! Я приехала проститься с вами; я уезжаю в Таганрог для поправления здоровья!
Эти слова, как внезапный удар грома, поразили нас; мы зарыдали и пали на колени пред монархиней. Государыня плакала вместе с нами. Подняв начальницу с колен, она обратилась к нам и сказала:
― Дети! Молитесь за меня Богу; молитесь, чтоб я выздоровела, и я скоро возвращуся к вам! Тогда все будет иначе: я перестрою дом, вы все станете учиться по-французски[14]; я велю вам сделать новые переднички; не плачьте, дети, и молитесь за меня Богу!.. Sehen Sie nach die Kinder recht gut nach![15] — говорила императрица начальнице, поцеловав ее. — Прощайте, дети! — продолжала она, обращаясь к нам снова. — Прощайте и не забывайте меня!
― Прощайте, Ваше величество! — отвечали мы сквозь слезы и проводили государыню до самых ворот института. Она уехала, но еще несколько раз выглядывала к нам из кареты и повторяла роковое: «Прощайте!» Нам было грустно, очень грустно, — когда мы прощались с нашей благотворительницей, мы простились с нею до свиданья в Небе! <...>
4 мая <1826 года> в стенах Белева солнце впоследние взошло для Елисаветы: она скончалась, и кончина ее была для нас источником новых слез. Как потерю любимой матери оплакивали мы потерю матери императрицы! Трудно выразить те чувства, кои, как вековой гранит, бременили единосущную душу институток в то время, когда мы должны были облечься в одежду скорби и плача: мрачен, тягостен для взора черный цвет траура, но еще мрачнее, еще тягостнее для нас были тогда чувства наши!
Мы постигали великость потери, понесенной нами: жало клеветы не дерзало коснуться добродетельной монархини, кто же не знал ангельских свойств ее?.. Кроткая царица, добродетельная супруга великого императора <Александра 1> последовала за ним в селения Небесные, куда со времени кончины его неслись все ее мысли и желания! Охладело сердце, бившееся любовью к человечеству, опустилась рука, изливавшая втайно бесчисленные благотворения; сомкнулись уста, дышавшие любовью, надеждой и утешением; душа праведная вознеслась к источнику благости, да приимет мзду по делам своим; осталась в мире память ее в благословениях, и священная память сия не прейдет, доколе будут чтимы вера, милосердие, кротость, благотворительность и все христианския добродетели! <...>
Императрица Александра Федоровна благоизволила принять на себя обязанности почившей в Бозе императрицы Елисаветы Алексеевны — и мы с нетерпением ожидали первого посещения любимой всеми государыни. Желание наше исполнилось вскоре, и вскоре мы насладились лицезрением новой нашей покровительницы!.. Солнце наше озарило нас: мы пали на колени пред монархиней и просили ее не оставить нас!..
― Успокойтесь, милые дети! Я хочу быть вашей матерью; я не оставлю вас! — отвечала государыня, и действительно, как мать она вошла во все подробности нашей институтской жизни...
14
До 1826 года французскому языку в Доме трудолюбия обучались только пансионерки. Императрице Александре Федоровне институт сей обязан своим преобразованием и тем, что он сравнен с прочими заведениями для воспитания благородных девиц. — Примеч. Е. В. Аладьиной.