– Это было бы просто прекрасно! – выпалила я, сияя от счастья. У меня есть деньги, которые я выручила, помогая Паули с его велобизнесом. Но она отмахивается от этого предложения. Я слышала раньше сплетни о том, что у Анники есть внушительный целевой фонд.
– Не говори глупостей, я оплачу. Давай просто посидим вдвоём.
Через пару минут она вышла из ванной одетая, с растрёпанным пучком на голове. Она легко скользнула в сандалии и улыбнулась.
– Я так рада, что ты остановилась, – после этих ее слов мое разочарование улетучилось. Анни, со своей необычной красотой как у редких зверьков, снова была моя. Мы идём к машине, старенькому «Мерседесу», который, наверное, раза в два старше меня. В машине витает запах ладана, а снаружи пахнет картошкой фри. Мы едем, разговариваем о пустяках: кто приехал в деревню, кто уехал и тому подобное. Она рассказывает о своём путешествии по Европе и Азии после того как она вышла из реабилитационного центра, но это не то, о чём мне хочется поговорить.
У меня появляется странное чувство, что запаниковав сейчас, я потеряю такое ценное время рядом с ней, и больше у меня не будет шанса сказать то, что желаю.
Беда в том, что я даже не представляю, о чём нужно говорить.
Мне интересно узнать о том времени, что она провела вдали, но сейчас я хочу поговорить о своём будущем. Именно с ней. Мне хочется, чтобы она выслушала мои планы и дала совет. Стоит ли идти в колледж? Или путешествовать? Продолжать работу с Паули?
Я не знаю. Мне нужен хрустальный шар для гаданий или, хотя бы родители, чтобы знать, что делать.
Последний вариант – работа с Паули – кажется наиболее безопасным, но скучным. Я почти всю жизнь провела в деревне. Я бы хотела уехать, но мне некуда, ни семьи, ни представления о том, как живут другие люди, у меня нет. Иногда я представляю, как отправлюсь на поиск родителей, которые чувствуют себя ужасно после того, как оставили меня на воспитание чужим людям. Но, в действительности я даже не уверена, что они живы, да и не знаю, хочу ли я их видеть.
Мне хотелось бы, чтобы Анни взяла меня за руку и подсказала, как быть. Может, даже предложила поехать в Европу вместе, показала мне мир, который я не видела раньше и представила своей семье как дочь. Вот что я хочу больше всего на свете. И то, о чем я никогда не осмелюсь просить.
Мы направляемся к ресторанчику, известному своими вкусными травяными чаями и вегетарианскими завтраками. Анни изучив меню, выбирает зеленый жасминовый чай и греческий вегетарианский омлет. Я сказала, что буду то же самое, хотя предпочла бы что-нибудь с большим количеством сыра, ветчины и сметаны.
– А теперь расскажи мне о себе, – сказала она, как только официантка отошла. Столкнувшись с этой фразой в реальности, я потерялась и не знала, что бы такого произнести для поддержания ее интереса. Поэтому я тупо пожала плечами.
– Ой, ты знаешь, всё по-старому. Школа, работа с Паули.
– И как продвигается ваш велобизнес?
– Набирает популярность. Мои проекты хорошо продаются.
– Так ты и проектируешь, и красишь?
– Я разрабатываю несколько вариантов, в основном арт-декор, у Паули не хватает терпения.
Бизнес Паули – это декорирование велосипедов. По мне, так это гениально – он покупает старые велики, восстанавливает их, потом мы их разрисовываем и продаем в модные веломагазины. Паули делает основную работу, а я прорисовываю сложные детали.
– В твоей жизни есть парни?
– Нет.
– У такой милашки, как ты? Очень странно, вокруг тебя должна быть толпа из поклонников, – я покраснела от такого комплимента, но не ответила.
Потому что у меня даже не было отношений, по крайней мере, серьезных. Да, есть парочка, с которыми я спала, но нет кого-то, кто хотел бы провести со мной день.
– Мне всегда казалось, что ты и Вольф могли бы быть хорошей парой. Может, не сейчас, а вообще, – она произносит имя Вольфа немного неправильно, на немецкий манер.
– О Боже, нет.
– Почему? Вы знаете друг друга так хорошо, как никто другой.
– В этом то и проблема. Никаких тайн тут нет. Эта идея мне неприятна, как будто меня сватают за родного брата, – не знаю, как Анни пришло в голову это предложить.
– Понятно, – говорит она, кивая. – Но это было бы здорово, я беспокоюсь о нем. Вольф стал нелюдимым и слишком молчаливым в последние несколько лет. Он ушел в себя, я редко его стала видеть, но когда вижу, он всегда один. И молчит.
– Он в порядке, – я говорю, потому что желаю перевести разговор в другое русло, вот только не знаю, о чем можно поговорить.