«Папа оставил нас здесь одних. Я позвоню в службу опеки детей, если ты не вернёшься ПРЯМО СЕЙЧАС!!!!!!»
И так далее.
Я не собиралась исполнять угрозу из последнего сообщения, потому что, хотя я, возможно, могу раз-другой припугнуть этим Ники, чтобы она оставила меня в покое, я осознаю, что, если позвоню в службу опеки, я, в конце концов, окажусь в каком-то жутком доме для подростков, или в приюте, или ещё где-то, и, скорее всего, стану сексуально озабоченной, потому что в таких местах это – обычное дело.
На секунду я решила рискнуть, ведь только так я получила бы приличный кондиционер, телевизор и человеческую еду, но потом поняла, что это того не стоит.
Нет, мне надо найти маму.
Она единственная в этой безумной семье понимает меня, поэтому я совершенно обескуражена тем, что она смогла уйти без меня. Она знает, как сильно я ненавижу это место.
Я абсолютно (почти) убеждена, что она рано или поздно придёт. Если бы меня кто-нибудь спросил, я бы искренне ответила, что она всего лишь уехала на продолжительные спа-процедуры и, возможно, побежала на марафон по магазинам пока решает, как вытащить семью из этого ночного кошмара.
Может быть, она подумывает о разводе, но это же не конец света.
Я имею в виду, что, насколько я вообще разбираюсь в жизни, жить здесь – это конец света.
Я думаю, что плохая сторона жизни в том, что мне надо бы было иногда приезжать домой к отцу, чтобы навещать его, а лучшая – в том, что у мамы полно родственников в Южной Калифорнии – Лонг-Бич, Ньюпорт-Бич, Хантингтон-Бич (все города заканчиваются на «бич» (beach «пляж» – Прим.пер.)) – так что мы могли бы переехать с ней к побережью и больше не притворяться кроткими монашками. Мы могли бы пожить с кузинами, пока не найдём собственное жильё, которое, конечно же, окажется престижным кооперативом с выходом к океану, еще мы могли объедаться каждый вечер и никогда бы больше не консервировали бы продукты.
Может быть, прямо сейчас она подыскивает нам дом.
На мгновение я испытываю приступ вины. Я люблю папу и всё такое, и я совсем не хочу, чтобы они разводились, но ему жизненно необходимо трезво посмотреть на все эти игры в выживание. В любом случае, он не тот идеальный парень, каким хочет казаться.
Когда подходит к концу второй день приёма солнечных ванн, чтения всех журналов «Cosmo», которые я смогла найти, Николь, еле волоча ноги, возвращается из сарая, грязная и потная.
От этого зрелища мне хочется проверить свои ногти, я только недавно их выкрасила в прекрасный апельсиновый металлик, который ошеломительно сочетается с цветом кожи, и про себя я отмечаю, что вечером надо нанести закрепляющий слой.
– Ты уже ужинаешь? – спрашивает меня Ники.
– Нет.
Она поворачивается и идёт к дому, её костлявые плечи опали, и мне почти стыдно. Ники так сложно любить, у нас ничего общего, но она, как-никак, единственный человек, которого я вижу в последние дни. Я думаю, мне надо попробовать с ней подружиться или ещё как-то сблизиться.
Для себя я принимаю решение быть отзывчивее к ней, но это продолжается только час или два (то есть это могло бы длиться и дольше, если бы мы не встречались, но в тот момент, когда мы начинаем разговаривать, я вдруг не могу вспомнить, почему хотела быть милой).
Она так раздражает. Она будто бы папочкин робот с промытыми мозгами.
Но готовит она в разы лучше, чем я.
Если я буду добра с ней, она, наверно, приготовит что-то вроде шоколадных печений на десерт, а то сэндвичами с арахисовым маслом и джемом я не только не наедаюсь, но мне ещё и дурно от них становится.
Солнце зашло за верхушки деревьев, так что теперь, куда бы ни села, я всегда в тени, поэтому встаю и иду за Ники в дом, думая, как бы подобраться к щедрой стороне сестры. Я могла бы заглянуть в папин список дел и сделать из него что-нибудь наименее противное. Или я могла бы сделать то, чем сама потом воспользовалась бы, и попробовать отскрести грязную ванну так, чтобы позже её принять.
Сделаю и то, и другое. Сначала список дел, потом ванна. Тогда она сможет испечь печенье, пока я отмокаю в чистой ванне.
Но в доме я слышу душераздирающий урчащий звук, исходящий от стен, будто бы дом страдает. Я иду на звук по коридору, захожу в ванную, где Николь уставилась на водопроводный кран, из которого ничего не льётся.
– Что это за звук? – спрашиваю я.
– Ты о трубах? – отзывается она.
Будто я знаю.
– Господи, что с ними не так?
Она коротко выдыхает.
– Воды нет, видишь?
Она открывает и закрывает кран, потом повторяет свои действия.