– Выпей это, – говорю я, возвращаясь в гостиную.
– Где ты была? – спрашивает она обвиняющим тоном. – Я тут взаперти целый день, с ума схожу от скуки.
– Не ожидала, что моё присутствие тебя развлекает.
– Я не так уж скучаю, презренная. Я просто думаю, что, если ты одна должна за всем присматривать, ты не могла сбежать со своим странным парнем.
– Он не мой парень, – говорю я и иду на кухню, чтобы избежать споров.
– А мама с папой так не скажут, когда вернутся. А вдруг они придут домой, пока тебя нет? Думаешь, я им буду рассказывать, как ты только что ушла в лес за ягодами?
Я думаю о письме, которое я всё ещё не показала Иззи. Я ни в коем случае не должна доставать его сейчас, когда у неё и так настроение ни к чёрту. Но как же соблазнительно воспользоваться этим оружием, чтобы ранить её.
– Что бы ни происходило сейчас в жизни мамы, это нас не касается. Может быть, она встретила парня или что-то ещё.
– Бред!
– Пусть так, но, возможно, что мы её не знаем по-настоящему. Может, у неё кризис среднего возраста или что-то другое. Может быть, она решила поступить в аспирантуру и это интереснее, чем ухаживать за семьёй.
Я вспоминаю о втором письме из папиных документов, про нежеланного ребёнка, и мой живот сжимается. Я пытаюсь представить, что я его тоже показываю Иззи, но это выше моих возможностей. Это слишком не только для её чувств, но и для моих. Притворюсь, что никто больше не знает о том письме, может, оно вообще фальшивое.
Я пожимаю плечами:
– Так бывает.
– Мама и папа женаты! – кричит Иззи, и я замолкаю.
Я бы так же говорила до того, как узнала о предстоящем разводе или, прежде всего, о том, что мама никогда не хотела детей.
Если я не могу защитить себя от худших ошибок своих родителей, может быть, у меня получится уберечь хотя бы Иззи. Я не знаю, каким образом и даже почему мне это необходимо, но прямо сейчас она – это всё, что у меня осталось от семьи. Наверно, дело в этом. Мы должны держаться друг за друга, потому что в последнее время помощи ждать не от кого.
Я сажусь на диван рядом с Иззи и тоже закидываю ноги на столик. Я устала от долгой прогулки и проголодалась, но я не хочу снова есть бобы с обеда на ужин.
– Как насчет взять немного денег, которые оставил папа, прогуляться до города и купить что-нибудь пожевать вроде пиццы? – предлагаю я.
– Пешком до самого города? – Она смотрит на меня, как на сумасшедшую. – Мы могли бы поймать попутку.
Я прикусываю губу. Это прямо противоположно моим представлениям о том, что мы должны были сделать, но я не хочу очередную бессонную ночь провести здесь.
Так что я пожимаю плечами:
– Ладно, почему бы и нет.
Иззи с сомнением смотрит на меня, но потом по её губам медленно растекается улыбка.
– Папа будет в ярости, если узнает, – говорит она.
– Знаю. Но его же здесь нет, так?
Она изучает свои ногти, покрытые свежим ярко-розовым лаком.
– Как ты думаешь, почему папа так странно себя вёл перед отъездом?
Вопрос звучит так, будто она знает ответ, а я нет.
– Нервничал… – предполагаю я. – Он плохо представляет свою жизнь без армии.
– Ты, правда, думаешь, что он хочет, чтобы мы жили здесь? То есть, жили здесь всегда?
Именно так я и думаю, но прямо сейчас мне не хочется этого говорить.
– Я думаю, он просто хочет, чтобы наша жизнь была похожа на приключение. Таким мужчинам как папа необходимо чувствовать, что судьба всего мира держится на их плечах. Им надо чувствовать, что происходящее важнее, чем оно есть на самом деле. Они днём и ночью мечтают об апокалипсисе, о том, как они снова станут героями, повергнут негодяев и защитят своё имущество от мародёров.
Она удивлённо вздыхает.
– Пошли, – говорю я. – Поймаем попутку и в пиццерию.
Глава 12
Когда я слышу, как хрустит гравий под колёсами, у меня сердце подпрыгивает от радости. Я выглядываю из-за банки куриного супа с макаронами, который разогреваю на плите перед окном, но мне отсюда не видно дороги. Я ожидаю увидеть мамину машину, или папину, или… Мне вообще не важно, кто это. Я бросаю деревянную ложку в кастрюлю и кидаюсь к окну, перегибаясь через раковину в надежде увидеть, кто едет.
В этом старом сером минивене мог бы жить какой-нибудь бродяга. Я тут же узнаю машину Паули.
– Ники! – восклицаю я, глупо радуясь.
Я даже не знаю, дома ли она. Меня слишком переполняют эмоции, чтобы сохранять хладнокровие, потому что в этот дом никакое веселье ещё никогда не приезжало.