– Николь, не позволяй им войти сюда!
Я смотрю на Иззи, и её лицо так же бледное, как и в тот день, когда она вернулась домой от Кивы. Она – испуганный ребенок, зависящий от меня, потому что лишь я могу её защитить.
Я знаю, что винтовка заряжена, и я поднимаю её, чтобы пуля спустилась по стволу.
– Не волнуйся, – говорю я. – Не позволю.
И я спускаюсь по лестнице.
– Не входи! – кричу я, приближаясь к нижним ступеням, и просто чтобы убедиться, что они знают, что я не шучу, я делаю предупредительный выстрел в стену рядом с лестницей.
От звука выстрела из винтовки в маленьком пространстве меня оглушило, а отдача вдавила приклад мне в плечо, но я едва чувствую это, наблюдая, как облако пыли из балки и гипсовой стены осыпается с большого отверстия, которое я только что проделала. Я слышу, как Вольф ругается где-то внутри дома, а кто-то кричит ему снаружи.
Я прислоняюсь к стене на лестничной клетке, не имея возможности встретиться с ним, если он всё ещё внизу. У меня дрожат руки, потому что впервые я стреляла из оружия, чтобы напугать кого-то, и это мне кажется ещё более бесчеловечным, чем я предполагала.
Только когда я слышу, как фургон заводится и уезжает, я думаю пойти в заднюю часть дома, чтобы посмотреть, насколько близко подошёл огонь с севера. Из окна спальни родителей я вижу чёрное небо, стену дыма, так что огонь может быть на нашем участке. Так близко, что я не знаю, сможем ли мы выбраться достаточно быстро, чтобы спастись.
Мне тяжело оставлять Николь в этом доме, но в меня никогда раньше не стреляли, и я даже не знаю, что думать о том, кто мог бы прицелиться из такого ружья и выстрелить, зная, что человек может пострадать или даже погибнуть. Я не знаю, о чём она думала, или почему это сделала, но я понял, что она хотела, чтобы я ушёл.
Это были бы пустяки, но когда дело хоть как-то касается её жизни, это серьёзно. Я пытаюсь представить себе, как её тепло может обернуться хладнокровием, даже насилием, так быстро, и всё, о чём я могу думать, это то, что она пожалела о том, чтобы позволила себе довериться мне в доме на дереве. По-видимому, она сильно пожалела об этом, даже очень.
Когда мы выезжаем на главную дорогу, я набираю номер пожарных на сотовом телефоне Паули и даю им адрес Николь, сообщая, что из дома надо эвакуировать двоих людей.
Мне кажется, что я никогда не задумывалась о том, как хорошо иметь сестру, которая мастерски владеет пистолетом. То есть, когда я увидела, что эти парни возвращаются в фургон и отправляются, я была так рада, что заплакала, как маленький ребёнок.
Затем Ники вернулась в мою комнату и сказала, что нам нужно уходить, и я не сомневалась, что она потеряла рассудок, пока не увидела стену чёрного дыма над склоном.
Мы собираем то немногое, что помещается рюкзаках, и бежим по грунтовой дороге, из-за воздуха – тяжёлого от дыма и пепла – мы начинаем кашлять. Лёгкие и глаза пылают. Где-то на полпути к главной дороге мы слышим сирену пожарного грузовика, всё ближе и ближе, а затем видим, как на нас едет красный пикап с логотипом какого-то пожарного дежурства, и чьи-то сильные руки подхватывают нас и закидывают в кабину.
Когда мы подпрыгиваем в грузовике, движущемся по главной дороге и удаляясь от огня, последний человек, которого я ожидаю увидеть, – это наш отец, который едет в противоположном направлении – к дому, в своём грузовике. Николь тоже видит его.
– Это наш папа! – кричит она. – Надо остановить его!
Я смотрю через окно грузовика, как папу арестовывают за отказ сотрудничать со спасателями. Его лицо, загоревшее там, где он находился всё это время, ещё и краснеет от гнева, когда он спорит с офицером, который его арестовывает. Он прибыл на место вскоре после того, как обратил внимание на пожарный грузовик, на котором мы ехали, и остановил его. Он даже не понимает, что мы сидим на задних сиденьях грузовика, и мне на самом деле не хочется встречаться с ним прямо сейчас.
Меня злит не только то, что папа будет унижен и закован в наручники у нас на глазах, но и всё остальное, а особенно то, что он оставил нас справляться с множеством проблем в одиночку. Одна из таких проблем – огонь, который может уничтожить всё, что у нас есть, в любую минуту.
Я чувствую какое-то тепло и прикосновение к своей руке, и, смотря вниз, я вижу, как Иззи обхватила мою руку своей. Я не знаю, как долго это продолжалось, но я не отдёргиваю руку, потому что не могу вспомнить, когда она в последний раз прикасалась ко мне добровольно.