Я не знаю, чего я жду. Я пришла, чтобы поговорить с ним, но я не знаю, что ему сказать.
Наконец, когда он лежит на солнце на берегу реки, я собираю волю в кулак, чтобы пойти к нему и уже там сказать то, что придёт в голову.
Я не уверена даже, захочет ли он меня видеть после того, как я прогнала его месяц назад и пробила в стене дыру, чтобы отпугнуть его.
– Эй, – окликаю я его, подойдя достаточно близко, чтобы меня было слышно за гулом потока.
– Сама ты эй.
Плотные пряди мокрых волос обрамляют его лицо, делая его ещё более прекрасным, чем обычно. Сначала я не могу подобрать слова, поэтому я сажусь рядом с ним и смотрю на воду.
– Пришла поплавать?
– Нет, но сейчас, когда я уже тут, это звучит привлекательно.
– Я по тебе скучал.
Я смотрю на него, подозревая, что он шутит, но он говорит серьёзно.
– Папа вернулся, – говорю я.
– Я знаю.
– Это было ужасно.
– Ты в порядке?
– Да, – говорю я, и это правда. Мне становится лучше.
– Что с мамой?
– Думаю, что она правильно поступила, уехав от нас. Это похоже на безумие, что ли. С какой-то точки зрения это – верный шаг.
Я рассказываю ему о родителях, о том, какие они разные, о конце папиной карьеры, о решении мамы уехать, пока не поздно. Раскрыв все карты, я чувствую, что в этом нет ничего постыдного. Просто такова жизнь. Неприятности случаются, а ты из них выпутываешься.
Вольф, сидящий рядом, молчит, он из тех людей, которые слушают всем своим существом. Ему не надо издавать звуки, которые делают другие, чтобы показать, что они слушают, потому что и так ясно, что всё его внимание сосредоточено на мне.
Это его качество, как и все остальные, убеждает меня в том, что он один из тех редчайших людей, которых я когда-либо встречала, из тех экзотических, вымирающих видов.
– Так твой папа смирился с тем, что твоя мама уехала, чтобы спасти всех?
Я усмехаюсь.
– Насколько маме сейчас хорошо, настолько папе – плохо.
Какое-то время мы оба молчим. Ястреб парит над нами и приземляется на ветку дерева поблизости, а мы смотрим, как он останавливается на пару мгновений, потом вновь взлетая и улетая за реку.
– Слушай, – начинаю я. – Мне жаль, что так вышло во время эвакуации.
– В меня тогда впервые в жизни стреляли.
– Я не стреляла в тебя. Я стреляла в стену. Чтобы отпугнуть тебя.
– Зачем?
Потом я рассказываю ему о том, что произошло между Иззи и Кивой, что она ни в коем случае не могла сесть в ним в автобус и уехать.
Вольф слушает, а его молчание так ощутимо, будто кто-то третий сидит рядом с нами. В итоге он произносит:
– Вот бы ты сказала мне это раньше. Этот проклятый идиот…
– Не говори ничего, пожалуйста. Она просто хочет идти дальше, и мне это кажется единственным выходом. Ладно?
Пару мгновений он молчит, а потом кивает.
– В любом случае, хотя папа съехал с катушек из-за маминого ухода, он разрешил нам ходить в школу в городе, и всё стало немного налаживаться с началом учебного года. Он ремонтирует дом, а мы весь день проводим вне дома.
– Как тебе школа?
– Я думаю, что тебя там не хватает.
Он странно на меня смотрит, будто бы не понимает, серьёзно ли я говорю или шучу.
– Думаю, нашу школу ты даже не рассматривала? – спрашивает он.
Я смеюсь.
– Не в этой жизни. Но она хорошая. Иззи всегда мечтала о нормальном институте, так что её мечта сбывается, а я просто рада быть подальше от дома.
– У Иззи тоже всё в порядке?
Я призадумалась. Мы никогда не общались с Иззи так тесно, но за последнее время отношения между нами потеплели. Она со мной разговаривает. Спрашивает и просит совета. Будто бы, раз мамы нет рядом, я – тот единственный человек, которому она может доверять.
– Да, в порядке. Не то, чтобы она такая же бесстрашная, как раньше, но институт пошёл ей на пользу. Она с удовольствием уезжает из дома, от папы и проводит весь день с обычными ребятами.
Я знаю, что он думает о том, что произошло в сарае и как сильно это могло её потрясти, но он больше ничего не говорит по этому поводу, и я ему благодарна. Свой рассказ я заканчиваю тем, как я могла бы защитить её, и размышляю обо всём том, что пошло не так.
Я думаю, что, в конце концов, мы поняли, что способны пережить всё, что бы на нас ни обрушилось, по-другому. Без папиной помощи.
– Хочешь поплавать? – спрашивает Вольф, и я вижу, как он потягивается и встаёт.
– Конечно, – говорю я, осознавая только теперь, что я не взяла купальник. На нём только пара чёрных боксеров.
Я снова пытаюсь представить, что бы сказал папа обо всём происходящем, и в минуту высочайшего откровения я понимаю, что это ничего не меняет. Для меня это никогда больше не будет ничего значить. Он не тот, перед кем я должна ещё когда-то отчитываться. После того, что случилось этим летом, я ни перед кем не отвечаю, кроме себя. Он может вышвырнуть меня пинком из дома, если захочет.