Перегнувшись назад, он достал с заднего сиденья фуражку и полосатый жезл с подсветкой.
- Заводи, - скомандовал он, и патрульная машина, взревев изношенным двигателем, выкатилась из кустов и замерла на обочине шоссе.
Двенадцатилетний "опель-аскона" явно просился на свалку. Сквозь покрывавшую мятые крылья серебристую краску явственно проступали пятна ржавчины, передний бампер бессильно отвисал книзу, как слюнявая губа идиота, а изъеденный коррозией низ кузова напоминал причудливую бахрому. В правом верхнем углу лобового стекла красовался большой "паук", и во время движения вся эта конструкция натужно скрипела и дребезжала, грозя вот-вот развалиться и остаться посреди шоссе грудой ржавого, ни на что более не годного железа. Это самоходное некротическое явление неизменно вызывало у всех встречных и поперечных улыбки, в которых были и жалость, и презрение. Иногда на него показывали пальцем.
Тем не менее, двигатель этой развалюхи урчал ровно и мощно, и повороты она брала, не снижая скорости. Процесс разложения явно не пошел дальше кузова. Человек, сидевший за рулем серебристого "опеля", был прекрасно осведомлен о возможностях своего автомобиля и потому лишь кривовато усмехнулся, заметив повисший на хвосте джип. Поначалу он решил, что позади просто очередной любитель легких побед на шоссе, какой-нибудь бритоголовый недоумок, решивший покрасоваться перед новой девкой. Если это был "хвост", то вел он себя до неприличия нахально, просто лез в глаза своей наваренной на передний бампер хромированной рамой, на которой красовались аж шесть дополнительных противотуманных фар. Эти фары неотступно маячили в зеркале заднего вида, то приближаясь, то вновь отставая - недалеко, впрочем.
Водитель "опеля" снова улыбнулся, в который уже раз припомнив незабвенного Ремарка. Как же звали тот автомобиль в "Трех товарищах" - Карл? Вроде бы да. А может быть, и нет. Надо же, забыл! Он честно попытался припомнить вылетевшее из памяти имя и обескураженно покрутил головой, снова поймав себя на том, что постепенно, совершенно незаметно для себя забывает многое из того, что когда-то составляло, казалось, самую сущность его натуры.
- Ремарка надобно перечитать, - вслух сказал он, зная, что наверняка не дойдут до этого руки.
Между тем болтавшийся позади джип не отставал, несмотря на то, что "опель" задал весьма высокий темп гонки. Это было подозрительно, тем более, что в один из моментов, когда джип приблизился едва ли не на расстояние вытянутой руки, водитель "опеля" разглядел сквозь тонированное лобовое стекло двоих сидевших в кабине мужчин в солнцезащитных очках. И что характерно, никаких крашеных телок!
- Паду ли я, стрелой пронзенный, иль мимо просвистит она? - спросил он у зеркала заднего вида и вдавил педаль акселератора в покрытый потертым резиновым ковриком пол кабины. Форсированный двигатель бархатно взревел, принявшись с удвоенным аппетитом пить дорогой бензин, и утыканная дурацкими противотуманными фарами хромированная рама начала быстро уменьшаться в размерах.
Водитель "опеля" пошарил в бардачке и, наугад выбрав кассету, не глядя сунул ее в щель магнитолы. Грохот рок-н-ролла заглушил скрип и дребезжание дышащего на ладан кузова. Хромированная рама далеко позади сверкала бликами заходящего солнца и вскоре совершенно пропала из виду. Хвост, если это был он, безнадежно отстал.
- Гут, матка, - одобрительно сказал водитель своему автомобилю.
Он был даже отчасти благодарен тем двоим в джипе - сами того не ведая, они помогли ему проснуться. Сказывалось безумное напряжение нескольких последних дней, и на протяжении примерно двухсот километров он клевал носом, то и дело отключаясь от действительности, то забегая мыслями вперед, то возвращаясь назад, в полутемный, провонявший несвежим пивом и лежалой селедкой полуподвал, где за покрытыми липким светлым пластиком столиками гомонили, утоляя жажду, засаленные гуманоиды и где внешне совершенно неотличимый от них курьер с красными от недосыпания глазами передал ему безобидный с виду квадратик черной пластмассы компьютерную дискету, сказав при этом:
- Учти, капитан, штуковина эта похлеще динамита, и покуда она с тобой, считай, что у тебя в кармане граната без чеки. Зазеваешься - мокрого места от тебя не останется.
- Зевать не обучены, - ответил он тогда, небрежным жестом убирая дискету во внутренний карман спортивной куртки, - доставим в лучшем виде, будь спок.
- Желаю удачи, -- все так же серьезно сказал курьер и, не прощаясь, поднялся и зашагал к выходу, сильно сутулясь и на ходу выковыривая из мятой пачки сигарету...
А через две минуты снаружи громыхнуло, и в пивной посыпались стекла. Галдящая толпа возбужденных гуманоидов вынесла его наверх как раз вовремя, чтобы успеть во всех подробностях разглядеть заворачивающийся чудовищным штопором столб багрово-черного дымного пламени...
Тряхнув головой, он постарался отогнать это воспоминание. Строго говоря, подумал он, чего-нибудь в этом роде и следовало ожидать. Невозможно даже представить, чтобы эта мразь сдалась без боя. Как же! Столько нахапано, наворовано, а главное - власть, власть!..
Он вздохнул. Сама смерть курьера не слишком выбила его из колеи - он прошел весь путь от Кабула до Грозного и навидался всякого, постепенно приучив себя не отворачиваться при виде чужой агонии. Тем более, что позволить себе малейшего проявления слабости он сейчас просто не мог - это было равносильно самоубийству, о чем красноречиво свидетельствовала незавидная судьба незнакомого курьера.
...Сила, думал он. Какую же огромную силу они набрали, сволочи! Огромную, безжалостную, тупую. И реакция у них - будь здоров! Малейший укол, ничтожный раздражитель - а зверь уже развернулся и - клыками... К черту, к черту!
Не об этом сейчас надо думать, а о том, как живым добраться до Москвы всего-то километров двести! - и передать то, что надежно спрятано в тайнике под сиденьем...
- Ты не обязан, - говорил ему генерал, тяжело облокотившись о гранитный парапет и глядя, как струится внизу Москва-река. - Это моя война, а я больше не твой командир. Риск большой, а орденов, сам понимаешь, не предвидится.
- Какие уж тут ордена, - неловко усмехнулся он, уже зная, что не сможет отказать этому человеку, какова бы ни была его просьба. - За участие в гражданской войне ордена не полагаются, - процитировал он своего собеседника, не принявшего когда-то звезду Героя России за чеченскую кампанию.
Тот улыбнулся некрасивым, чересчур большим ртом и привычным жестом поправил фуражку.
- Да, капитан, - сказал он, - смотри-ка, до чего дожили... Значит, не жалко отпуска?
- Не жалко, товарищ генерал.
- Тогда слушай. Дело это для тебя, армейского разведчика, в общем-то, плевое. Всего-то и надо, что встретить курьера и доставить посылочку мне. К тебе обращаюсь потому, что посылочке этой цены нету, заднее большой кровью плачено. Коротко говоря, кое-кто на самом верху толкнул чеченам партию оружия - само собой, не бесплатно, и думал, стервец, что все концы в воду спрятал. ан кончик-то и отыскался! Тут большие деньги замешаны, говорю тебе сразу, и не могу я это дело кому попало доверять. ФСБ, КГБ - все одно дерьмо, только вывеска другая. Не верю я им, капитан.
- По-моему, товарищ генерал, они давно уже сами себе не верят.
- Да, брат, это ты точно... Жена-то есть у тебя?
- Да как-то не собрался... То некогда, то недосуг - сами знаете, как оно бывает.
- Уже легче, - вздохнул генерал. - Запомни адрес и пароль...
Мотор успокаивающе, монотонно урчал, километровые столбы неслись навстречу - 182, 181, 180... Близился вечер, и над дорогой толклась мошкара, собираясь в прозрачные подвижные облачка, разбивалась о треснувшее лобовое стекло, налипала на решетку радиатора. Капитан армейской разведки Алехин поморщился, представив, каково ему завтра будет отдирать все это хозяйство. И ведь до утра присохнет зубами не оторвешь...
"Опель", не снижая скорости, проскочил пересечение со второстепенной дорогой. Мелькнул пыльный проселок, кажущиеся с большого расстояния белоснежными стены каких-то коровников или свинарников - в этих тонкостях коренной москвич Алехин разбирался слабо. С проселка вдруг вылетели и увязались следом двое мотоциклистов - сплошь в черной запыленной коже, лиц не разглядеть за глухими непрозрачными забралами шлемов... рокеры, в общем. Хотя нет, вспомнил Алехин, рокеры - это из древней истории, что-то времен Очакова и покоренья Крыма. Теперь это зовется как-то по-другому - байкеры, что ли? Под одним из этих чернокожаных кентавров ревел, надрываясь, весьма ухоженный, изукрашенный, но вполне тривиальный "урал", зато другой, похоже, являлся счастливым обладателем самого настоящего "харлея". Алехину ни к селу ни к городу вспомнилось, что кто-то когда-то говорил ему, будто у "харлея" заднее колесо закреплено в вилке жестко, безо всяких амортизаторов и прочих нежностей - такие, мол, в ихней Америке дороги, что амортизаторы просто не нужны. Его так и подмывало выяснить, правда это или нет, и в другой ситуации он, несомненно, так бы и поступил, но сейчас эта затея представлялась ему чересчур рискованной.