Зена подняла руку с ключом от комнаты, и номерок повис, болтаясь на тяжелой металлической бирке.
— Придумаем что-нибудь еще, — сказала она. — Пришлось подождать, пока вы мне это предложите. Не хотелось вам навязываться.
— От чего ключ? — сказал он.
Она прочитала надпись на бирке:
— «Номер восемьсот девятнадцать. „Джадсон-Армз“. При возврате почтовые расходы оплачиваются». Это, наверно, лучшее, что вам предлагали за сегодняшний день.
— Это предложение? А как же Пэйн?
— Откровенно говоря, понятия не имею.
— Обо мне вы тоже не имеете никакого понятия. Но вам хочется раскусить меня, — сказал Янк.
— Если уж на то пошло, так скоро вы меня тоже сможете раскусить, — сказала она.
— Какой номер? Восемьсот девятнадцать? Это мои счастливые числа, — сказал Янк.
Зена улыбнулась.
— Счастье тут ни при чем, — сказала она. — Не подняться ли вам туда первому?
— Да. А то вдруг там банкет устроили, — сказал Янк. Он нагнулся и мягко поцеловал ее в губы.
— Спасибо, — сказала она. — Именно то, что нужно. А то у меня уже задор стал проходить.
— Совсем не вовремя. Через три минуты увидимся? — сказал он.
— Лифт ходит медленно. Может, через четыре, — сказала она. — Какой там номер?
Он снова взглянул на бирку.
— Восемьсот девятнадцатый. Мои счастливые числа. Восемь и девятнадцать.
Номер восемьсот девятнадцать оказался двойным. Там даже стоял рояль. Янк нажал «до» — рояль был расстроенный. Он бросил свое двухстороннее пальто на плюшевое кресло. В стеклянной пепельнице лежала обгорелая спичка, одна-единственная спичка из желтой прессованной бумаги.
— Воссоздадим картину преступления, — вслух сказал Янк. — Я склонен думать, что ленивая горничная закурила сигарету, потом вышла из номера, унося с собой пылесос и пыльные тряпки. Господин инспектор, я предлагаю выяснить, кто из здешних горничных имеет обыкновение курить, не вынимая сигареты изо рта. Уверен, что она и есть убийца. Всего хорошего, господин инспектор. Я успею в Альберт-холл как раз к началу концерта.
В номере стояла двуспальная кровать с медной сеткой, с тонким шерстяным одеялом, сверху лежали две мягкие подушки и покрывало в розочках. Потрескавшаяся эмаль в ванне и в раковине была как вены на носу у коммивояжера. Янк чуть не прозевал стука в дверь. Он распахнул ее и тут же закрыл, и Зена замерла на месте.
— Господи Боже! Гостиная? Ну конечно, узнаю Эллиса. Номер доставал он. — Она сняла свою соболью шубку и аккуратно положила ее на то же кресло, где лежало пальто Янка. Потом прочесала пальцами волосы, медленно подошла к нему вплотную и подняла голову, подставляя губы для поцелуя. — Теперь ты распоряжайся, — сказала она.
— Я?
Она с силой закивала головой.
— Да, да, ты, — сказала она. — У меня опять задор уходит.
— Прямо сейчас? — сказал он.
— Да. — Она поцеловала его и сняла жакет и свитер. — Ты, я вижу, не торопишься.
— Я худущий.
— А я не считала тебя толстяком, — сказала она. — Ну, что же ты? Я первой не буду раздеваться.
— Почему?
— А вдруг пожар? Ты одетый, а меня придется накрывать прорезиненным плащом. — Она вздрогнула. — У-у! Как представишь себе, какие плащи у пожарных! — Она развязала ему галстук и расстегнула рубашку. — Давай оба разденемся.
Они сели на кровать, и вдруг она опустилась перед ним на колени.
— Зена!
Она встала и легла в постель.
— Скорей! — сказала она. — Скорей, скорей!
Он завел руку ей за шею, а другой легонько сжал грудь. И вдруг она судорожно обняла его и так сильно прижала к себе, что ему сдавило ребра. И почти так же внезапно отпустила. Потом провела пальцем ему по губам и улыбнулась.
— Кто бы мог подумать? — сказал он.
— Ты. Ты все знал наперед. А я — нет. Я не такая умная. Но ты все знал. Ведь знал?
— Трудно сказать. Может быть.
— Да, ты знал. Я не знала, а ты знал. Ты умный, ты все знаешь.
— Нет, не все, — сказал он.
— А чего не знаешь, того и знать не стоит, — сказала она.
— Да, может быть, — сказал он.
— Тебе не надо уходить? Тебя какая-нибудь девчонка не ждет?
— Нет.
— Можно нам здесь остаться?
— Да.
— Мы останемся здесь, пока денег хватит, а потом я выйду и поработаю на тебя. За обеденный перерыв могу отхватить сто долларов. Для этого надо только появиться в кафе. Там полно мужчин. Мужчин с деньгами. Буду возвращаться каждый день с сотней монет в кармане и швырять их тебе к ногам.
— Фу, до чего противно, — сказал он.
— И мне противно. Мне никто не нужен, кроме тебя. Следующий вопрос: как я отделаюсь от Бэрри Пэйна?
— Ты хочешь отделаться от него?
— Да, собственно, уже отделалась.
— Так я и думал, — сказал он. — Но это вряд ли окончательно.
— А для меня окончательно — будто я наняла гангстера, чтобы он укокошил его. И он все понимает. Но это еще не значит — совсем отделаться. Он повиснет на мне.
— Оставь его.
— Оставить? То есть бросить?
— Насколько я понимаю, тебе это даром не пройдет. Но жить с ним не надо.
— Вот смешно! Я так к этому привыкла, мне и в голову не приходило, что его можно бросить. Нет. Он напортит тебе с твоей пьесой.
— Каким образом?
— Не знаю, но если будет хоть малейшая возможность, он на это пойдет. Нет. Сегодня я вернусь домой и чего-нибудь ему навру. Он сейчас немножко раскис и всему поверит, потому что захочет поверить. Он мастер охмурять людей, но я его кое-чем удивлю. Охмуряю же я восемьсот человек по восьми раз в неделю, включая утренники. И его охмурю.
— А что у вас случилось?
— У меня случился ты — вот что случилось. Давай уж я тебе расскажу, как было. — И она рассказала ему все — от конца утренней читки и до своего внезапного решения позавтракать без Бэрри Пэйна.
— А ты можешь положиться на Эллиса Уолтона? — сказал он.
— Ему надо, чтобы я у него работала. Не может же он дать Бэрри Пэйну роль в твоей пьесе. В этом я на Эллиса Уолтона рассчитываю.
— Почему надо строить какие-то расчеты? Рассчитывать на Эллиса или на кого другого?
— Без расчета нельзя, — сказала она.
— Нет, ты не права. Он дома сейчас?
— Кто? Бэрри? Будь спокоен. Ходит по квартире из угла в угол и прикидывает, что со мной делать. И что сказать мне, когда я вернусь. Конечно, он дома.
— Тогда давай оденемся, пойдем и все ему сами скажем.
— Скажем, что мы с тобой тут делали?
— Да. Без всяких расчетов. Без охмурения. Вот в чем вся ваша беда. Вы так привыкли строить расчеты и охмурять друг друга, что упускаете из виду самый лучший расчет. Правду.
— Ну конечно! А где я буду спать сегодня ночью?
— В квартире, за которую ты платишь. Со мной.
— Что-о?
— Придет время спать, мы пожелаем ему спокойной ночи и ляжем. Ты и я.
— Сумасшедший Лукас. Мешугене. Не такой, который по улицам бегает, но все-таки мешугене.
— Я понимаю, что это значит, — сказал он. — Но я не сумасшедший.
— У него бешеный нрав. Кошмарный.
— Лишь бы не стрелял, — сказал Янк.
— Да не выстрелит он. Есть у него дружки, которые стреляют где придется, но дома он револьвера не держит.
— Тогда чем он опасен? Не станет же он тебя шантажировать.
— Почему не станет?
— Разнести на весь мир, что мы спали в одной квартире с ним? Хорошенький у него будет вид после этого.
— Не хотела бы я иметь такого врага, как ты, — сказала она.
— Мы с ним не враги.
— Но и не друзья, будь спокоен. — Она задумалась на минуту. — А что мы, собственно, теряем? Давай попробуем. Интересно будет посмотреть, как вытянется морда у этой крысы.
— Правильно.
— Я все сделаю, о чем ты меня ни попросишь. Попроси меня о чем-нибудь. Если мы здесь еще пробудем, я и без твоей просьбы это сделаю. — Она коснулась легонько его щеки. — Я тебе нравлюсь?
— Да, — сказал он.
— Только это мне и надо знать, — сказала она. Вместе они спустились на лифте, взяли такси и поехали к ней домой. У двери она сказала: