— Понятно, — сказал док, — заработала старая система страха. Ты боишься «больших парней», Мак боится тебя, люди боятся Мака. А все мы боимся Венеры. Солнечная система с потрохами принадлежит корпорации «Радий». Радиевая монополия, холдинговые компании, централизованное правление — все это дает ей тайное господство, хотя, пожалуй, тайньм оно ни для кого больше не является. Наш хозяин — Р. С. Уэбстер. Он господствует над нами, опираясь на тайную полицию и своих шпионов. Власть в его руках потому, что радий — это сила, а он — хозяин радия. Мы в его власти, потому что стоит ему щелкнуть пальцами, как любое правительство со всех ног мчится выполнять его приказы. До него над нами были его отец и дед. Придет время, и нашими хозяевами станут его сын и внуки. — Он усмехнулся, — Что-то ты совсем раскис. Брось, Джонни. Никто этого не слышал, кроме тебя. А ты ведь не проговоришься. Главное, оба мы знаем, что это чистая правда. Радий — источник силы, поработившей Солнечную систему. Вся система зависит от добычи радия на Венере. Это та цена, которую земляне платят за освоение космоса, за свою солнечную империю. Страшно подумать, сколько стоит один межпланетный полет. Чтобы поддерживать эту солнечную империю, нужны огромные деньги. А никто просто так деньги давать не станет. Мы честно выполняли свой долг, и вот чем нам это обернулось.
Гаррисон дрожащей рукой налил себе бренди в стакан, пролив часть на стол.
— Что же делать, док?
— Хотел бы я знать, — отозвался док.
Зазвонил телефон, и Гаррисон снял трубку.
— Шеф, — раздался голос главного инженера, — пора или подпитывать мозг, или отключать его. Уровень радона падает.
— Разве я тебе не велел отключить его? — прорычал Гаррисон, — Мы не можем рисковать. Мы не можем отдать все машины во власть Арчи.
— Но ведь мы отстаем от графика, — с мукой в голосе простонал Мак, — если отключить, то…
— Я сказал отключить! — заревел Гаррисон. — Спаркс связывается с Землей. Я позвоню тебе позже.
Он повесил трубку, затем снова поднял ее и набрал номер службы связи.
— Как сообщение с Землей?
— Пытаюсь соединиться, — пролепетал Спаркс, — но, боюсь… мы приближаемся к Солнцу. Мы отрезаны от… Минуту… Связь появилась… Соединяю…
В телефонной трубке раздались треск и щелчки.
— Гаррисон? Привет, Гаррисон! — издалека послышался тонкий высокий голос.
Несмотря на помехи, Гаррисон мгновенно узнал, кому принадлежит голос, и его лицо перекосилось. Он так и видел, как президент «Радий Инкорпорэйшн» Р. С. Уэбстер подпрыгивает на стуле, взбешенный тем, что на Венере опять проблемы.
— Да, Р. С., это Гаррисон.
— Ну, — пропищал Р. С., — что случилось на этот раз? Говори же, приятель, что там еще произошло?
Гаррисон коротко пересказал суть дела. Дважды помехи прерывали разговор, и Спаркс из кожи вон лез, чтобы восстановить связь.
— Так чего ты боишься? — заорал человек на Земле.
— Ну, просто, — объяснил Гаррисон, с ужасом сознавая, насколько глупо это звучит, — Арчи сбежал. А значит, теперь весь радон знает то же, что и он. Если мы заправим мозг новым радоном, уже разумным… Понимаете, этот радон будет знать о нас все… то есть…
— Ну и чушь! — заорал Р. С. — Что за околесицу ты несешь? В жизни не слыхал ничего более нелепого.
— Но Р. С….
— Вот что, парень, — проговорил Р. С., еле сдерживая злость. — Разве мы не отстаем от графика? Разве ты находишься на Венере не для того, чтобы добывать радий?
— Да, — в отчаянии ответил Гаррисон.
— Ну так копай радий! Догоняй график. Заправляй мозг и принимайся за дело!
— Но вы не поняли…
— Я сказал, заполняй мозг и приступай к работе. Нечего сидеть сложа руки.
— Это приказ? — спросил Гаррисон.
— Это приказ! — отрезал Р. С.
В трубке зашуршали помехи, словно кто-то сдавленно хихикал над ними.
Гаррисон, не отрывая глаз, следил, как от поверхности Венеры с ревом отрывается корабль и исчезает в буре белоснежного формальдегида. Мак, стоявший рядом, довольно потер руки, скрытые защитным скафандром.
— Теперь мы почти догнали график, — довольно сообщил он.
Гаррисон молча кивнул, не отрывая мрачного взгляда от простиравшейся перед ним равнины. Снова наступила ночь, и вихри формальдегида извивались в какой-то дьявольской джиге. Ночь, буря — и температура сто сорок градусов по Фаренгейту. За день длиной в неделю на планете стало еще жарче.
До его слуха доносились гул мощных, управляемых мозгом машин, копающих в шахтах руду, завывание ветра, вольно гулявшего над куполом станции и между ребристыми остроконечными холмами, легкое пофыркивание системы охлаждения в скафандре.
— Когда сделают банку для Арчи? — спросил он. — Новому наблюдателю от института Солнца не терпится поскорее приняться за работу.
— Еще пара часов — и готово, — ответил Мак. — Много времени ушло на расчеты, но теперь с ними закончено, и за дело взялись роботы.
— Как только закончите, сразу сообщите. Мы пытались установить контакт с радоном в машинах, но без толку.
— Есть только одна загвоздка, — добавил Мак.
— Что еще? — Гаррисон резко повернулся к нему.
— Мы не совсем точно рассчитали углы в этой банке. Ты ведь знаешь, в ней есть чрезвычайно сложные компоненты. Но мы решили поторопиться, чтобы этот стукач из института сразу, как только приедет, принялся за дело. Но когда роботы…
— Ну?.. — поторопил его Гаррисон.
— Когда роботы добрались до того места, где мы запутались, они просто отбросили чертежи в сторону и продолжили работу. Подумать только, даже не замялись.
Гаррисон и Мак обменялись озадаченными взглядами.
— Не нравится мне это, — заявил Мак.
— Мне тоже, — мрачно вздохнул Гаррисон.
Он повернулся и медленно побрел к станции, а Мак отправился обратно к шахтам.
А в это время в кабинете Гаррисона док знакомился с Роджером Честером, новым наблюдателем от института.
— В институте скопились горы отчетов, — говорил Честер, — я изучал их перед отлетом на Венеру. Читал их дни и ночи напролет, с тех пор как мне сообщили, что я должен лететь на смену Буну.
Док аккуратно разрезал новую сигару, одну половину положил в карман, вторую сунул себе в рот.
— И что же ты искал? — спросил он.
— Ключ к разгадке. Дело в том, что я хорошо знал Буна. Мы дружили много лет. Он был не из тех, кого можно так просто сломать. Одной Венере с ним было бы не справиться. Но я ничего так и не обнаружил.
— Может, у Буна в бумагах что-нибудь осталось? — предположил док. — Ты читал его отчеты?
— Я их сто раз перечел, — признался Честер, — в них ничего нет. Некоторые отчеты вообще исчезли — те, что за последние дни…
— Последние дни можно в расчет не принимать, — сказал док. — Парень был уже явно не в себе. Я бы не удивился, если бы он вообще ничего не писал в те дни.
— На него это не похоже, — упрямо проговорил Честер.
— Так что-нибудь ты все-таки накопал? — Док беспокойно толкнул сигару в другой уголок рта.
— Мало. После Мастерсона мы почти не сдвинулись с места. Даже сейчас, спустя столько лет, не верится, что радон — разумный.
— Из всех газов радон лучше всего приспособлен для жизни. Это тяжелый газ. Вес молекулы — двести двадцать два. Он в сто одиннадцать раз тяжелее водорода и в пять раз — углекислого газа. Молекулярное строение у него довольно простое, а вот строение атома — одно из самых сложных. Настолько сложное, что в нем и вправду могла зародиться жизнь. А если говорить о неустойчивости — а для жизни это условие просто необходимо, — так это его радиоактивность. Химически он, пожалуй, инертен, но физически — это потрясающе неустойчивый, невероятно активный газ.
В кабинет вошел Гаррисон.
— Опять об Арчи треплетесь? — хмыкнул он.
Начальник станции подошел к своему столу и достал бутылку и стаканы.
— Уже две недели, как Арчи сбежал, — проворчал он, — И ничего! Мы сидим тут как на вулкане и ждем, когда он взорвется и пошлет всех нас в тартарары. Но все тихо. Что он задумал? Чего ждет?