Стерилизацию он прошел добровольно и не испытывал по этому поводу никакого сожаления. Раньше не испытывал. Пока не встретил Анну. Пока они не стали жить вместе, пока страсть не превратилась в семью, пока он не понял, что потерял. О том, какие переживания по поводу бесплодия у женщин, он предпочитал не задумываться. Имея доступ к статистике, в том числе и не публичной, Виктор знал, что по количеству самоубийств округ, не только город, но и сельские поселения, лидирует в мире. Особенно большой всплеск произошел после окончания боевых действий, затем наметился спад, но все равно цифра в разы превосходила показатели соседних стран. Удивляться этому не приходилось. И дело не столько в том, что Республика проиграла войну, дело в том, что жителей лишили будущего.
Поэтому к оставшимся детям и подросткам, а многие из них не пережили войну, особенно завершающий этап, когда силы коалиции перестали беспокоиться по поводу потерь среди гражданских лиц, в обществе царило трепетное отношение. Им уже не суждено держать собственных детей на руках, а взять в свою семью приемного ребенка могли только граждане с не-измененной ДНК. Да и, честно признался Виктор, собственный ребенок все же собственный, часть тебя самого. Отдавать детей из приютов в руки вампиров никто не решался. Даже суды отклонили подобные иски, мотивируя это созданием угрозы для жизни приемного ребенка.
Он докурил сигарету, потушил окурок и достал из багажника маленький пакетик с зип-застежкой. В такие упаковывали улики. Он же упаковал туда окурок и подумал о том, что надо не забыть выбросить его в урну, а то так и будет таскать в кармане форменного пиджака.
Виктор сел в машину, запустил двигатель и аккуратно выехал на улицу. До управления ехать всего несколько минут, поэтому он решил сделать небольшой круг по центру города. Время позволяло. С улыбкой подумал о том, что в спокойной жизни имеются свои плюсы: несколько лет назад он бы не рискнул вот так свободно, в одиночку, добираться до службы на собственном автомобиле без охраны и брони. Тогда на него охотились сразу несколько групп повстанцев и террористов. Для многих жителей Урошеваца именно Виктор Солано олицетворял поражение и предательство. Его ненавидели сильнее, чем Николу Стоффа и Джеки Вайн. Про «кайфовую Джеки» вообще не верили. Не верили, что именно она выдала внешним нахождение бомб, а перед этим долгие годы, даже до вторжения, снабжала их разведывательной информацией. Он и сам, честно говоря, немного удивился, когда узнал, что она сотрудничает с разведкой внешних, но потом пришел к выводу, что иного и не стоило ожидать. Для Джеки Вайн не существовало понятий добра или зла, правильно- неправильно, она руководствовалась принципом «выгодно — убыточно». И умела планировать, умела организовать процессы. Интересно, чем она сейчас занимается? Он знал, что она осела в Лондоне, благо средства позволяли, да и британцы отблагодарили за помощь. В средствах она точно не нуждалась.
Именно Джеки соответствовала классическому образу предателя: циничная, расчетливая сука, которой плевать на других. А он, тогда еще капитан полиции, просто попал в тяжелые обстоятельства. И еще хотел отомстить убийцам матери.
Городской центр сильно пострадал во время войны, но сейчас об этом не напоминало абсолютно ничего. Все отстроили заново, разрушенные дома и постройки оставались только на окраинах города, но и они постепенно исчезали. В Урошевац перебирались албанцы из сел, из Сербии тянулся не массовый, но постоянный ручеек переселенцев. Правительство субсидировало желающих освоить эту землю. Виктор прекрасно знал, что приличная часть выделяемых Белградом денег оседает в карманах чиновников, но когда попробовал плотно заняться этим вопросом, то получил резкую отповедь, что он выходит за рамки своих полномочий. И он не стал копать дальше. В Сербии коррупция имела иной размах, чем в независимой Республике.