— А, твой брат. Калеб, — говорит он. — Ты бросила свою семью, чтобы стать Бесстрашной?
— Ты говоришь, как Искренний, — бросаю я раздраженно. — Можешь держать свое мнение при себе?
Тереза наклоняется.
— Вообще-то, первоначально он был Эрудитом. Не Искренним.
— Да, я знаю, — говорю я. — Я…
Она перебивает меня.
— Как и я. Хотя мне и пришлось уйти.
— Что случилось?
— Я была недостаточно умна, — она пожимает плечами и берет банку фасоли у Эдварда, погружая в нее ложку. — Не получила достаточно высокий балл на тесте инициации. Поэтому они сказали: "Ты либо потратишь свою жизнь на уборку исследовательских территорий, либо уйдешь". И я ушла.
Она смотрит вниз и облизывает ложку. Я забираю у нее фасоль и вместе с ложкой передаю Тобиасу, который смотрит на огонь.
— И много здесь Эрудитов? — спрашиваю я.
Тереза качает головой.
— Большинство из Бесстрашия, — она наклоняет голову в сторону хмурого Эдварда. — Затем Эрудиты, затем Искренние и совсем немного Дружелюбных. Инициацию Отреченных никто не проваливает, поэтому их единицы, за исключением тех, кто пережил атаку и пришел к нам за защитой.
— Думаю, я не должна удивляться по поводу Бесстрашных, — говорю я.
— Ну да, у вас одна из худших инициаций, да и на пенсию рано уходите.
— Пенсию? — переспрашиваю я. Удивленно смотрю на Тобиаса. Он слушает и выглядит почти нормально, глаза темные и вдумчивые в свете огня.
— Когда Бесстрашные достигают определенного уровня ухудшения физической формы, — отвечает он. — Их просят уйти. Тем или иным способом.
— А в чем заключается иной способ? — сердце тяжело бьется, будто знает ответ, но не может принять его без подсказки.
— Скажем так, — говорит Тобиас. — Для некоторых смерть предпочтительнее становления Афракционером.
— Значит, они дураки, — говорит Эдвард. — Лучше я буду Афракционером, чем Бесстрашным.
— Тогда тебе исключительно повезло, — холодно замечает Тобиас.
— Повезло? — фыркает Эдвард. — С одним-то глазом.
— Кажется, я вспоминаю слухи о том, что ты сам спровоцировал нападение, — говорит Тобиас.
— О чем ты говоришь? — вмешиваюсь я. — Он лидировал, а Питер завидовал, поэтому просто…
Я замечаю самодовольную улыбку на лице Эдварда и замолкаю. Может, мне не все известно о том, что происходило во время инициации.
— Подстрекательство имело место, — говорит Эдвард. — И Питер не вышел победителем, но это не повод ранить меня ножом для масла в глаз.
— Не будем спорить, — говорит Тобиас. — Если тебе полегчает, то его подстрелили в руку во время атаки.
Видимо Эдварду и правда полегчало, потому что улыбка на его лице стала еще заметнее.
— Кто сделал это? — говорит он. — Ты?
Тобиас качает головой.
— Это сделала Трис.
— Молодец, — говорит Эдвард.
Я киваю, но чувствую, что меня тошнит от подобных поздравлений.
Хотя ладно, не так уж и тошнит. В конце концов, это был Питер.
Я смотрю на пламя, захватившее куски дерева, которые поддерживают его. Мои мысли подобны пламени. Вспоминаю, как впервые заметила, что не знаю ни одного Бесстрашного пожилого возраста. И как осознала, что мой отец слишком стар, чтобы пробираться по дорогам Ямы. Теперь я знаю больше, чем хотелось бы.
— Ты в курсе, как сейчас обстоят дела? — спрашивает Тобиас у Эдварда. — Все Бесстрашные присоединились к Эрудитам? Искренние что-либо предприняли?
— Бесстрашные разделились, — говорит Эдвард с набитым ртом. — Половина с Эрудитами, половина с Искренними. Остатки Отреченных с нами. Ничего значительного не произошло. Разве что, ваши приключения можно выделить.
Тобиас кивает. Я чувствую облегчение, узнав, что не все Бесстрашные предатели.
Я ем ложку за ложкой, пока не чувствую сытость. Затем Тобиас берет для нас соломенный тюфяк и одеяло, а я нахожу пустой угол, чтобы прилечь. Когда он наклоняется, чтобы развязать шнурки, я вижу символ дружелюбия — дерево в кольце на его спине. Когда он выпрямляется, я обнимаю его руками, проводя пальцами по татуировке.
Тобиас закрывает глаза. Надеюсь, что затухающий огонь скрывает нас, когда я вожу рукой по его спине, касаясь каждой татуировки, несмотря на то, что не вижу их. Представляю себе глаз Эрудитов, весы Искренних, руки Отреченных и огонь Бесстрашных. Другой рукой нахожу огненное тату на грудной клетке. Чувствую его тяжелое дыхание на своей щеке.
— Я хотел бы, чтобы мы были одни, — говорит он.
— Я почти всегда желаю этого, — говорю я.