Инсургент

Он замолк и начал лихорадочно считать патроны в своем патронташе.

Появляется Варлен в телеге со скамьями.

— Знаешь, где я раздобыл эту колымагу? Это — колесница палача.

— О чем вы тут толкуете?

В кучке людей, которые кричат и жестикулируют около него, я узнаю кузнеца Малезье.

— О Домбровском. Представь себе, это я задержал его тогда у Сент-Уанских ворот. Мне показалось, что он хочет удрать. Легко было заподозрить это, подумай сам: за углом оседланные лошади, адъютанты поглядывают в сторону пруссаков!.. я уверен, что он не направлялся в Париж, — он, который умер так славно!

— Говорю вам, что здесь что-то неладно, — энергично поддерживает один федерат. — Ведь то, что он довел до сведения Коммуны о предложении версальцев, еще не доказывает, что он не спелся с Тьером[208].

Тление еще не коснулось покойника, а память о нем уже тронута червоточиной... И Верморель только напрасно потерял время и труд на свое надгробное слово.

Обойдя с Лефрансе, Лонге и еще несколькими товарищами бивуаки бойцов, мы снова направились в мэрию.

Вдруг кто-то хлопнул меня по плечу. Это — Жантон[209], бланкист.

— Как дела?

— Гм... Неважно! Мы только что совершили неприятное дело: пришлось расстрелять парижского архиепископа, Бонжана[210] и еще троих или четверых...

Какой-то мрачный недоносок вставляет свое слово:

— Дарбуа[211] хотел было дать мне свое благословение... а вместо этого я послал ему свое.

Мне уже случалось встречать этого замухрышку! Он был самым непримиримым на всех собраниях и выступал как ярый сторонник свободного брака.

У него была незаконная жена. Он обожал ее, и она вертела им как хотела. На ее резкости он отвечал детской лаской. Они быстро мирились, — женщина была не злой, — и трогательно было видеть, как этот маленький дрозд нежно ворковал под крылышком этой большой курицы.

И вот этот-то дрозд вдруг ощетинился и просвистал в уши уходившего в вечность прелата насмешливую песенку своего безбожия.

Лефрансе, Лонге и я — мы все побледнели.

— По какому праву, от чьего имени совершились эти убийства? Ответственность за эту бойню падет на всю Коммуну в целом. Наши шарфы запятнаны брызгами их мозга!

— Приказ подписал Ферре, а также, как говорят, и Ранвье.

Неужели это правда?

Со стороны Ферре это меня не удивляет. Я встретил его в тот момент, когда, отдав распоряжение расстрелять Вейссе[212], он следил с высоты Нового моста за тем, как совершалась расправа и как потом тело было брошено в Сену. Он был спокоен и улыбался.

Это фанатик. Он верит в силу и применяет ее, не заботясь о том, сочтут ли его жестоким, или великодушным. Он сводит на нет как безоружных, так и вооруженных: удар за удар, голову за голову, — все равно голову волка или барана, — и механически прикладывает свою делегатскую печать ко всякой бумажке, которая приводит к уничтожению врага.

Враг — и священник, и сенатор, скорчившиеся в своих тюремных камерах. Дурные они или хорошие, не все ли равно! Сами по себе они мало значат и никому не нужны. Они лишь манекены, которых необходимо повергнуть ниц перед историей: Июнь убил Аффра[213], Май убьет Дарбуа.

Несчастный Дарбуа! Я видел, как у этого самого Ферре, так безжалостно осудившего его, вырвался жест сострадания, когда я, после одного посещения Мазаса, рассказывал ему об этом бледнолицем пленнике, который лихорадочно метался, почти на свободе, по огромному тюремному двору и при виде нас убежал, как затравленный зверь!

Но делегат при префектуре счел долгом раздавить свое сердце, как изменника, как сообщника буржуазии, и во имя Революции он повиновался массе.

— Но эта бойня ужасна! Ведь это пожилые люди, безоружные пленники! Все будут кричать, что это — подлость!

— Подлость?! А что вы скажете, господин литератор, о сентябрьских убийствах? Или вы только шутили, советуя нам поступать, как в девяносто третьем году?

Какой-то доктринер сокрушается и причитает:

— Вы сыграли на руку противнику: Тьеру только это и нужно было. Теперь старая гиена будет облизывать себе губы!.. Разве Флотт[214] не рассказал вам, что произошло в Версале? Тьер не освободил Бланки только потому, что предчувствовал такую развязку, надеялся на нее... Ему нужны были и эти вожди, и трупы священнослужителей, и тела всех этих жертв, чтобы подпереть ими свое президентское кресло...

208

...с Тьером. — Тьер действительно пытался подкупить и скомпрометировать Домбровского и подсылал к нему своих агентов, но они ничего не добились. Домбровский до конца своей жизни остался честным революционером, преданным делу Коммуны.

209

Жантон Гюстав (1825—1871) — французский революционер, рабочий (столяр); участник Июньского восстания 1848 г. в Париже, бланкист. Во время Коммуны исполнял обязанности следователя по политическим делам. Был приговорен к смертной казни и расстрелян.

210

Бонжан Луи-Бернар (1804—1871) — председатель кассационного суда в Париже. Был арестован властями Коммуны, содержался в тюрьме в качестве заложника и в майские дни был расстрелян.

211

Дарбуа Жорж (1813—1871) — архиепископ парижский. Был арестован властями Коммуны по подозрению в контрреволюционных действиях и содержался в тюрьме в качестве заложника. Коммунары предлагали обменять его и других заложников на Бланки, но Тьер отказался. «Он знал, что, освобождая Бланки, он даст Коммуне голову, архиепископ же гораздо более будет полезен ему, когда будет трупом» (К. Маркс и Ф. Энгельс, Избранные произведения, т. I, стр. 497). В майские дни Дарбуа был расстрелян.

212

Вейссе — шпион версальского правительства, пытавшийся подкупить Домбровского. Был разоблачен, арестован и расстрелян коммунарами.

213

Июнь убил Аффра... — Парижский архиепископ Аффр был смертельно ранен солдатами правительственных войск 25 июня 1848 г. перед баррикадой, загораживавшей вход в Сент-Антуанское предместье, куда он явился с целью добиться прекращения вооруженной борьбы.

214

Флотт Бенжамен — французский революционер, друг Бланки. Через него велись переговоры с версальским правительством об обмене арестованных Коммуной заложников на заключенного в тюрьму Бланки. Переговоры не увенчались успехом: Тьер отказался освободить Бланки и позволить ему вернуться в Париж, опасаясь, что это усилит Коммуну.