Интеллектуал-работник и городская стройка
Этот тип интеллектуала мог развиться лишь в городских стенах. Его противники, его враги прекрасно видели это и слали одно и то же проклятие городам и новой разновидности интеллектуалов. Этьен де Турнэ, аббат Сен-Женевьев, в конце века ошеломлен нашествием «disputatio» в теологию: В нарушение священных установлении, божественных таинств и воплощения Слова ведут публичные споры… Неделимую Троицу режут на части на каждом перекрестке. Сколько докторов, столько заблуждений, сколько аудиторий, столько мнений, сколько площадей, столько богохульства. Он называет парижских мэтров торговцами слов (venditores verborum).
Тут он откликается на сказанное аббатом из Детца Рупертом, который в начале века, узнав, что над ним насмехаются в городских школах, смело покинул свой монастырь и явился к своим врагам в город. Уже тогда он заметил дискуссии на каждом углу и предвидел распространение этого зла. Он напоминает, что строители городов — нечестивцы, поскольку вместо того чтобы жить на земле, этом месте, отпущенном нам на краткий срок, они воздвигают и воздвигают все новые постройки. Перелистав всю библию, он набрасывает грандиозную антиурбанистическую фреску. После первого города, построенного Каином, после Иерихона, разрушенного священными трубами Иисуса Навина, он упоминает Енох, Вавилон, Ассур, Ниневию, Библ. Бог, как он говорит, не любит города и горожан. А нынешние города с шумихой пустопорожних диспутов между мэтрами и школярами — это же просто воскресшие Содом и Гоморра!
Интеллектуал XII в. чувствует свое сходство с мастером, с ремесленником, с другими горожанами. Его задача — изучение и обучение свободным искусствам. Но что такое искусство? Это не наука, а техника. Ars есть «techne», а специальность профессора в этом смысле не отличается от специальности плотника или кузнеца. Вслед за Гуго Сен-Викторским св. Фома в следующем веке выведет все следствия из этого положения. Искусство представляет собой всякую рациональную и правильную деятельность, примененную для фабрикации как материальных, так и интеллектуальных инструментов; это умная техника, предназначенная для делания. Ars est recta ratio factibilium. Таким образом, интеллектуал является ремесленником; среди прочих наук они [свободные искусства] называются искусствами, поскольку предполагают не только познание, но также производство, прямо проистекающее из разума: таковы функции построения (грамматика), силлогизма (диалектика), речи (риторика), чисел (арифметика), меры (геометрия), мелодий (музыка), расчета движения звезд (астрономия).
В тот день, когда Абеляр, вновь впав в нищету, замечает, что он не способен возделывать землю и что ему стыдно попрошайничать, он возвращается к преподаванию (scolarum regimen}. Я вернулся к знакомому мне ремеслу, не имея способности работать руками и принужденный работать своим языком.
Исследование и обучение
Как человек ремесла, интеллектуал сознает, что его профессия требует подготовки. Он признает необходимую связь между наукой и преподаванием. Он уже не считает, что знания нужно просто копить, но убежден в том, что накопленное следует пускать в оборот. Школы суть мастерские, откуда экспортируются идеи, наподобие прочих товаров. На городской стройке профессор в своем стремлении производить подобен ремесленнику и купцу. Абеляр напоминает Элоизе, что филистимляне хранили в тайне свою науку, чтобы прочие ею не воспользовались. Что касается нас, то обратимся к Исааку, выроем вместе с ним колодезь с живой водой, даже если филистимляне тому препятствуют, даже если они тому противятся, и продолжим копать такие колодцы, дабы о нас тоже могли сказать: «Пей воду из твоего водоема и текущую из твоего колодезя. (Притч., 5, 15). И выкопаем так, чтобы колодези на наших площадях переполнились таким избытком вод, дабы наука Писания уже не ограничивалась нами, но чтобы мы и других научили ее пить. Такова щедрость интеллектуала. Он знает, что первый от этого выиграет. Если я смог написать эту книгу, — пишет одному из друзей Герман Далмацкий, — то лишь потому, что 6 общественных школах должен был защищаться от хитроумных нападок противников.
Орудия
На великой фабрике, именуемой вселенной, интеллектуал должен найти свое место, т. е. пользоваться собственными способностями, применяя их к творческому труду. У него нет иных инструментов, кроме собственного ума, но он может привлекать книги, также служащие для него рабочими орудиями. Насколько далеко мы ушли от раннего средневековья с его устным обучением! Жиро Беррийский заявляет: Сегодня неграмотные клирики подобны дворянам, не способным к военному делу. Они застывают перед детской книжкой, словно это театральное представление, поскольку не ведают, что книги суть инструменты, для клирика, хотя кузнец знает, что сети суть орудия рыбака, а рыбаку ведомо, что наковальня и молот являются инструментами кузнеца. Первый не умеет пользоваться искусством второго, но каждый знает, как называются инструменты, несмотря на свое незнание, как использовать эту технику…
Этим ремесленникам духа, вовлеченным в расцветающие города XII столетия, остается лишь организоваться внутри корпоративного движения, увенчанного коммунальным движением. Такими корпорациями преподавателей и студентов в строгом смысле слова станут университеты. Они будут творением XIII века.
ЧАСТЬ II. XIII век. ЗРЕЛОСТЬ И ЕЕ ПРОБЛЕМЫ
Очертания XIII века
XIII столетие — это век университетов, поскольку он является веком корпораций. В каждом городе, где имеется какое-нибудь ремесло, объединяющее значительное число занятых им, ремесленники организуются для защиты своих интересов и для установления монополии на прибыль. Институциональная фаза городского развития материализует политические свободы, завоеванные коммунами, а в корпорациях — позиции, достигнутые в экономической области. Эта свобода двусмысленна: независимость она или привилегия? Мы обнаружим эту неоднозначность и в университетской корпорации. Корпоративная организация цементирует то, что она уже обеспечила. Будучи последствием и санкцией прогресса, она уже выдает одышку, начало упадка. Это относится и к университетам XIII века — в полном согласии с контекстом столетия. Демографический рост достигает вершины, но он замедляется; население христианского мира остается статичным. Гигантская волна распашки целин, отвоевавшая земли, необходимые для пропитания возросшего населения, разбивается и останавливается. Созидательный порыв воздвигает сеть новых церквей для христианского мира, построенных в новом духе, но эра великих готических соборов завершается вместе со столетием. Тот же поворот обнаруживается в университетах. В Болонье, Париже, Оксфорде прекращается рост числа студентов и преподавателей, а университетский метод — схоластика — уже не создаст более высоких монументов, чем «Суммы» Альберта Великого, Александра Галльского, Роджера Бэкона, св. Бонавентуры и св. Фомы Аквинского.
Завоевав себе место в городе, интеллектуал оказывается неспособным осуществить выбор будущего перед лицом новых альтернатив. В серии кризисов, кажущихся кризисами роста, но уведомляющих о наступлении зрелости, он уже не может осуществить выбор в пользу обновления. Он укрепляется в социальных структурах и в своих интеллектуальных привычках, он в них вязнет.
Истоки университетских корпораций зачастую столь же темны, как и у всех прочих ремесленных цехов. Они организуются постепенно, последовательными завоеваниями, происходящими по тому или иному случайному поводу. Уставы часто санкционируют завоеванное с большим запозданием. Мы не всегда можем сказать, что находящиеся в нашем распоряжении статуты были первыми. В этом нет ничего удивительного. В городах, где они сформировались, университеты являли собой немалую силу числом и качеством своих членов, вызывая беспокойство других сил. Они достигали своей автономии в борьбе то с церковными, то со светскими властями.
Против церковных властей
Сначала начинается борьба с церковными властями. Преподаватели университетов были клириками. Местный епископ считал их своими подданными. Преподавание было функцией церкви. Как глава всех школ епископ издавна делегировал свою власть кому-то из своих помощников, кто в XII в. обычно именовался scolasticus и кого вскоре стали именовать канцлером. Последнему совсем не хотелось расставаться со своей монополией. Там, где эта монополия не была абсолютной, где аббаты достигли прочных позиций со своими школами, они представляли собой других противников университетской корпорации. В конце концов, культура есть дело веры, а потому епископ притязает на сохранение контроля над нею.