С другой стороны, уж очень они любят себя. Для американской глубинки существует только Америка. И здесь американцы становятся америкосами. В своих школах они учат лишь американскую историю. Это они выиграли Вторую мировую войну. Какая столица в России? Да Бог ее знает. Россия, это вообще где? Простые американцы не интересуются географией: их мир — это Америка. Все самое важное происходит именно тут. В свое время я был ошарашен откровенным американоцентризмом мормонов. Речь идет о Церкви Иисуса Христа Святых последних дней — влиятельного религиозного направления, адепты которого, помимо Библии, почитают «Книгу Мормона», в которой рассказывается, как за 600 лет до нашей эры, незадолго до падения первого иерусалимского храма, часть древних евреев покинула Иудею и отправилась за море, точнее, за океан, в новую обетованную землю. Ею, понятно, стал Американский континент, где и получила подлинное продолжение история Израиля. Библейский миф у мормонов понимался уже не символически, как у первых поселенцев, а исторически.
Тем не менее, с национальным мифом жить проще, нежели без оного. Миф вдохновляет и задает отправные смыслы существования нации. Разумеется, миф может лишить чувства реальности и стать железной клеткой, но если в национальной культуре он дополнен критичностью, рациональностью и прагматизмом, как у американцев, то его отупляющие возможности блокируются. Если кого-то, тем не менее, очень смущает слово «миф», давайте говорить «идея». У американцев есть идея: они знают, кто они и чего хотят. А вот мы стали нацией без идеи. Печально.
Любопытно, что прежде не слишком философичные, практичные американцы с середины XX века резко гуманитаризируются: их университеты помимо прочего становятся центрами изучения философии и литературы. Они перетаскивают к себе гуманитарную элиту мира. И это явно идет на пользу их естественным наукам: без хорошего гуманитарного сопровождения думается хуже. Во второй половине XX века они совершили, как мне кажется, резкий интеллектуальный отрыв от остальных. В Америке реально складывается постиндустриальная цивилизация. Они это видят и первыми пишут об этом, исключая нескольких европейцев. Не думаю, что все это произошло бы в отсутствие идеи. Именно она не дает американцам замкнуться в банальности, что происходит сейчас слишком часто.
Америка — экспериментальная страна, родившаяся некоторым образом из головы — не зевсовой, но все же. 4 июля 1776 года она смогла сообщить первоначальному кальвинистскому мифу социальную и правовую форму и таким образом достичь цивилизационной цельности, которая, невзирая на опасность размывания американской идентичности, не утрачена ею до сих пор.
Source URL: http://www.saltt.ru/node/2532
* * *
Паранджа и столкновение цивилизаций | СОЛЬ
Вячеслав Раков /19 июля 2010
Республиканская, светская Франция в лице президента Саркози, поддержанного большинством французов, вслед за товарищем Суховым пытается сделать своих мусульманок освобожденными женщинами Востока, пардон, Запада.
Накануне главного национального праздника Франции — Дня взятия Бастилии (никак нарочно подгадали?), 13 июля 2010-го, Национальное собрание наложило запрет на ношение паранджи и никаба в общественных местах. Мобильный словарь: паранджа — подобие халата, скрывающее женские формы; никаб — мусульманский женский головной убор, закрывающий лицо с узкой прорезью для глаз.
История эта началась еще шесть лет назад: в 2004 году французские власти запретили ношение хиджаба — платка, покрывающего голову и шею — в государственных школах. Запрет вызвал горячие дебаты как во Франции, так и за рубежом — прежде всего, разумеется, в Европе, где количество мусульман неуклонно растет. В 60-миллионной Франции их от пяти до шести миллионов, то есть почти десятая часть населения страны. Отсюда и серьезность вопроса.
Большинство жителей Франции, Германии, Британии и Испании поддерживает идею запрета на ношение паранджи в общественных местах. Согласно опросу, проведенному американским исследовательским центром «Пью», во Франции 82 процента сторонников запрета на ношение паранджи, в Германии — 71 процент, в Британии — 62 процента, Испании — 59 процентов.