...При Лужкове Москва стала болезнью России или, по крайней мере, одной из ее основных проблем. Она стянула на себя все российское одеяло, все силы страны. Я понимаю, что в наших условиях это совершенно естественно: люди ищут, где лучше, а лучше — в Москве. Но от этой гипертрофированной централизации власти, денег и талантов в конечном счете проигрывает вся страна. Неужели это непонятно? Нынешняя Москва заедает российский век. Она забирает все, а после (из-под содранного с нас одеяла) говорит голеньким, дрожащим на российском ветру Иванам: так живите на здоровье без меня, кто ж вам мешает? Не можете? Тогда заткнитесь! Ни в одной из развитых стран распределение человеческого и иного капитала не является столь же кричаще неравномерным, будь то США, Германия, Япония или даже Франция.
...При всех своих особенностях крупнейшие города западных стран, не говоря уже о восточных, остаются частью национального пространства. Нью-Йорк — это американский город, Лондон — английский, а Париж — еще французский. О Москве последнего десятилетия этого уже не скажешь.
...Любопытно, что до сих пор никто не написал обстоятельной социологической работы о Москве и провинции — со статистикой, сравнительными схемами и т. д. Эта тема не отрефлексирована — ни научно, ни философски. Она остается непроясненной, так и не выйдя за пределы обыденного сознания. Москва как проблема и даже как тема остается в тени, вне российского публичного дискурса. Это, в сущности, закрытая тема. Даже о федеральной власти мы можем говорить более свободно. О Москве же — или хорошо, или ничего. Отличный повод для конспирологических спекуляций.
...При Лужкове Москва эгоистически замкнулась на себе любимой. Она живет для себя и не вкладывается в страну. В данном случае я различаю Москву и федеральный центр. Пока они, мнится мне, не слились. Это не мешает Москве манипулировать Россией и использовать ее по полной программе. Имеющиеся исключения лишь подтверждают это сложившееся правило. Одно из них, кстати, касается Перми. Я имею в виду пермскую Вышку — филиал московской Высшей школы экономики. Она явно отличается от филиалов остальных московских вузов в Перми. Между московской и пермской Вышкой существует очевидная внутренняя, обратная связь, но и очевидная дистанция. Помимо Перми, филиалы Вышки существуют в Нижнем и в Питере. Увы, одна эта ласточка (или даже три) не делает весны. Я думаю, что процесс самозамыкания Москвы при Лужкове практически завершился.
...В ближайшем будущем Москва подтянет к себе Подмосковье, затем Московскую область и de facto станет страной Московией с населением не менее 20 миллионов человек, а то и больше. Быть может, она решится на введение визового режима и внутреннего, неформального гражданства. В случае (тьфу-тьфу-тьфу) распада России Московия всегда найдет возможность войти в состав большой Европы хотя бы на правах ассоциированного члена или отдаленной автономии. Я допускаю даже, что подобная перспектива там уже проигрывается в узких кругах в рамках методик типа форсайта. Будущее России не слишком определенно. Будущее Москвы так или иначе обеспечено. Перед нами две различные траектории, и не стоит слишком обманываться на этот счет. Буду рад, если этот футурологический набросок окажется всего лишь черной фантазией. Или предостережением.
... Теперь о Питере. Начиная с XVIII века в России складывается двуединый центр, один из подцентров которого выступает в качестве мужского начала, другой — в качестве женского. В XVIII—XIX вв. Москва являла собой женскую половину Центра, в советское же время она, так сказать, поменяла пол, и уже Ленинград стал инь московского ян. Связка не распалась: Москва и Питер по-прежнему состояли в отношениях принципиальной координации, в крепком брачном союзе. Так, культурная элита страны жила на два города, переливаясь из стакана в стакан, переезжая туда-сюда в «Красной стреле» или перелетая из Москвы в Ленинград и обратно. Третьего, заметьте, искать не стали. Питер всегда оставался второй столицей. Между ним и Москвой, естественно, были и остаются противоречия и скрытое противостояние. Например, сейчас Москва, как известно, болезненно переживает нашествие питерских. В советское время Питер состоял в культурной, интеллигентной оппозиции к официальной, помпезной Москве. Там сложилась своя тусовка, свой стиль, свои научные школы, своя литература (один Бродский чего стоит) и своя музыка. Однако это были понятные внутрисемейные разногласия. Милые бранятся — только тешатся. Петербург для Москвы был и остается своим другим. Успешный Петербург точно не возможен без Москвы, а Москва едва ли захочет обойтись без Петербурга — разве что в крайних обстоятельствах. Поэтому Московия, не ограничиваясь собственной территорией, будет тянуться к Питеру, пытаясь создать северо-западную агломерацию, включающую Петербург и лежащие между нею и им города и области: Тверь и Новгород. Это, разумеется, снова фантазия, которую, я надеюсь, мне простят.