http://liter.perm.ru/ess_rak6.htm
Вячеслав Раков
Вячеслав Михайлович Раков — родился в 1953 г. в Перми. Поэт, историк, культуролог. Автор монографии “Европейское чудо” (1999). Преподает в Пермском государственном университете. Публиковался в журналах “Несовременные записки”, “Уральская новь” и в “Антологии современной уральской поэзии” (1996). Автор сборника стихов “Золотая игра” (1996). Живет в Перми.
* * *
С уверенностью глядя в прошлое,
Где не кончается война,
Он подорвался на горошине
И начисто лишился дна.
Так и висит из чистой милости,
Змеиный проглотив язык,
Правей огня, левее мнимости,
Исчерканней, чем черновик.
* * *
Сто граммов смерти натощак,
Луцилий, и живи спокойно.
Природа пишет на вещах,
Судьба — по морде протокольной.
Она играет тем верней,
Что протокол, считай, заверен,
Она слепая, ей видней,
Почем свобода для империй.
Но тут ты набираешь в рот
Как бы церковного кагору,
И сразу будет поворот
С вечнозеленым светофором.
И то ли кровь, то ли вино,
Пока не загорелся красный,
Перебегает полотно —
Хлюп-хлюп, а там уже не страшно.
* * *
Вокруг Перми леса мычат, как скот на бойне.
Кто выдумал, что им не страшно и не больно.
Над ними поднялись, запричитали птицы,
Переворачивая небо, как страницу.
Два ангела летят по улице Краснова,
Заглядывая в сны и находя полову.
Здесь праведника нет, и дальше будет то же,
Кошмарный город Пермь выгуливает псов,
Его собачья жизнь пошла гусиной кожей,
И дети отвечают за отцов.
День валится за днем, цепляя нас корнями.
Мы жили и умрем веселыми парнями.
Из бестиария замученной земли
Мы выберем сибирского котенка
И пыль уральской ядерной зимы
Переживем в заботливых потемках, —
Под тонкой шкуркой новеньких небес,
Где бандерлогам ничего не светит.
Еще скрипишь, еще ты дышишь, лес.
И тут как раз нас ангелы заметят.
* * *
Полуденный Компрос. Конец пятидесятых.
Еще легко дышать и делать аты-баты.
Компрос прямей меня, но я его прямее,
Когда от газировки цепенею,
Найдя глазами кафедральный шпиль
И облака над алкогольной Камой,
Во мне гудит кармическая пыль,
И у меня пока есть папа с мамой.
Стоит колониальная тоска.
Закрытый город может спать спокойно.
Молчание берется с потолка
И делается ношей колокольной
Не сразу, нет, не сразу. Три сестры
Давно в московском кружатся астрале,
На наш крыжовник точат топоры
И сладко повторяют: “Non c’e male”,
И говорят: “Всяк человек есть ложь,
И ложь вдвойне, когда берется в паре”.
Потом пошел безалкогольный дождь
Косым шажком. И на меня попало.
* * *
Родился в чем был, почему-то молчком,
Запомнились бурые уши торчком
И то, как отец все кричал, что ему
Никто больше в морду не даст. Я не знаю,
Когда эту длинную память уйму,
Навылет привыкнув смотреть не мигая.
Вот я прибываю в четыре ноль пять,
И Богу не трудно меня отыскать
В роддоме за церковью. Вот я неловко
Влачусь, как пасомая божья коровка,
И следом тяну пуповину ничто,
А мать говорит: “Почему он не плачет?” —
Отшлепанный, я начинаю ишачить
На красное сердце, на голос щенячий,
На стыдный стишок.
Из местного времени слеплено тело,
Которое если чего и хотело,
То слишком известного. “Славка — дурак”, —
Написано мелом на драном заборе,
Мне холодно в континентальном зазоре,
Но это пустяк.
Бредет восвояси бухая лахудра,
Сквозь дождь нависает октябрьское утро,
Нирвана отложена в долгий комод,
Там ждет-дожидается розовый Будда
И розовый палец сосет.
* * *
Был ли мальчик на утреннем теплом крыльце,
На мгновенной полоске покоя?
Наплывает охота меняться в лице
И дышать кое-как, кое-кое.
Электрический мальчик коленкой задел,
Тут нашла моя бритва на камень,
И стою я, как окунь в холодной воде,
И едва шевелю плавниками.
* * *
Я запинаюсь о высокие слова,
Я поднимаю ноги выше,
А громким отвечаю: не орать,