Я десять слов скопил, чтоб не лежать в обносках,
Мне не сойти с ума, как не сойти на нет,
И вот один мой день перевирает Босха,
И вот другой - его качает древний бред.
Вновь утро пьяное врасплох берёт в постели,
Сегодня Пятница, сегодня Бог умрёт,
А у тебя, Иов, семь пятниц на неделе,
Сегодня головы никто не повернёт.
Я вскинут, как ружьё, я взят на изготовку,
Жизнь пахнет замыслом и только что со льда.
Сияет эта ночь, как детская обновка,
И млечный след её сведёт меня на да.
* * * (1994)
Всё начинается со спичек.
Их зажигают по одной.
Потёмки чёртовых куличек
Сулят нам вечный выходной.
Мы стали мясом римских цирков,
Мы ниоткуда не видны,
Но что-то заставляет чиркать
И слепо звать из глубины.
Задетым вертикальной тягой,
В день оный сложенным, как печь,
Нам суждена сия бодяга,
Чтоб мы смогли себя разжечь.
От света - свет, от боли - сила,
От из-умления - глаза;
Когда по сердцу пишет стило,
В церквах прозрачны образа.
Жди срока, отрасль Неффалима,
Жди срока, жди во весь опор,
Тянись, пока неопалимо
Горит в полуночи костёр.
* * * (1994)
Не спеши сочинять этот свет, эту тьму, этот ветер,
Эту женщину рядом, теплом обдающую ночь,
И поймёшь, что лепечут деревья и малые дети,
Если только ты жив и тебе ещё можно помочь.
Эй, послушай сюда, отвори потихоньку калитку,
И вдохни первый запах, ступая по первой траве.
Обновлённым губам чуть щекотно от первой молитвы,
И раздавшийся миг забирает тебя, как трофей.
Кто ты? Зрячая капля дождя на сосновой иголке?
Ненадёжный набросок любви? Предрассветный сверчок?
Для сдающего тело и кровь это всё кривотолки,
Он уже не готов рассчитаться на нечет и чёт.
Он пребудет един, он заботливо снял оцепленье,
Нищий Бог его нищему духу как будто родня,
И, склонившись над ним, повторяет: «Теплее, теплее,
Ещё пять спотыканий осталось до судного дня».
Так что, милый малыш, на незнании держится шарик,
Николая из Кузы ты волен, опять же, не знать.
А теперь - добрый знак - на тебя поглядят, как подарят,
Королевские лужи, фужеры и прочая знать.
Ты - по ведомству Тайны, а Та обступает, как воздух,
Ею можно дышать, правда, лёгким твоим нелегко,
Только снова и снова ей-ей наполняются ноздри,
И стекает по листьям густое Её молоко.
* * * (1993)
По осени снежок отпущено витает,
Приняв на посошок, не тает и не тает,
Его резной наркоз на всём пути холодном
Молчит в юдоли слёз, что плакаться бесплодно.
Мой ангел тишины, я намолчал так мало,
Не скрыться от войны и не уйти с вокзала,
Мне снова отбывать в известном направленьи
И всю царёву рать благодарить по фене.
Снежок идёт пустой, оставив все заботы,
Я пью его настой, нашёптывая что-то,
По мне проходит слух, как риска по панели,
И что уловит дух, то и на самом деле.
Сквозь фронтовой мираж вокзальных протобестий
мой высший пилотаж - идти со снегом вместе,
И челюсти не жмут, и чистая умора,
И воздуха батут, и пьяные майоры.
А сердце изменить ни йоты не желает
В нём всё, что может плыть, уже плывёт и тает,
Тем веселей крыло и легче перепонка,
О как мне повезло на этого ребёнка!
Играй, дитя, играй, ты дышишь, где захочешь,
Сойди, осенний рай, на постояльцев ночи.
Я пьян, меня зовут, как младшего, - Иосиф,
И воздуха батут в отечество выносит.
* * * (1994)
Брат-Солнце, тесней, чем в глухом янтаре,
С тобой нас ещё не сводило,
Я взял накануне твой след в янтаре,
И ты меня не упустило.
Светлейший Атум, ты восходишь во мне
Из скрытого нижнего моря,
Неспешно, как сок в корабельной сосне,
Как близость в ночном разговоре.
Когда же из сердца ты в горе вошло,
Я впал в метафизику света,
И столь несусветно сие ремесло,
Что время немного с приветом...
Мне сорок. С лихвой - я сказал бы вчера.
Сегодня мне сорок с приветом,
Я полон листвой, мой улыбчивый Ра,
Я праздную зимнее лето.
Я помню о смерти за левым плечом, -