Боюсь, однако, что трагический опыт двадцатого столетия говорит не в пользу Бонхеффера: человечество не повзрослело, узнав о «смерти Бога», скорее, напротив, оно в полной мере воспользовалось тем, что над ним отныне нет тех самых надличных инстанций. Стоило Богу «умереть», стоило учителю выйти из класса, как ученики устроили там форменный содом. Пусть не все, но это уже не важно. За «смертью Бога» тут же последовали две мировые войны и беспрецедентное озверение гуманистической Европы. Не думаю, что эта связка случайна.
Source URL: http://www.saltt.ru/node/853
* * *
Новая осевая эпоха: судьба человека
Вячеслав Раков /26 мая 2010
Dai Dudu, Li Tiezi, Zhang An. Famous People Painting - Discussing the Divine Comedy with Dante. 2006.
Поздняя современность ознаменована не только чувством совершеннолетия человека, но и противочувством его одичания. XX век с ужасом открывает, что культура принципиально обратима: в известных обстоятельствах ее терапевтическая позолота сходит с человека, как с гуся вода, обнажая его биологическую наготу. Запад теряет гуманистическую невинность (и наивность), в известном смысле возвращаясь к трагическому гуманизму рубежа XVI–XVII веков, ко времени позднего Шекспира и Сервантеса. Кризис первой половины века — самый серьезный в истории модерна, если отвлечься от его нынешнего заката. Не исключено, что на нем модерн мог и прерваться.
Человек этого времени раздваивается, как господин Голядкин у Достоевского: сквозь ширящиеся пробоины в защитном, символическом слое культуры в его сознание вторгаются демоны ночи, войны и смерти. Эту встречу западного человека с бездной глубоко и по-своему адекватно отразили многие, например, Фрейд и Юнг. Впрочем, для иных это была освобождающая встреча (Тзара, Дали, Арто...). «Нужно носить в себе еще хаос, чтобы быть в состоянии родить танцующую звезду...» (Фр. Ницше).
Вскрывшееся двойничество западного человека сложно, не зеркально отражено в основном конфликте первой половины прошлого века: высокая культура против массовой. «Восстание масс», их резкое вторжение в устоявшийся культурный порядок модерна раскачивают его до предела и ставят его под вопрос. Прямым следствием этого стали революция 1917 года в России и приход к власти Гитлера и Муссолини — вождей-демагогов нового, непарламентского типа. Массовый шовинизм вызвал Первую мировую войну, массовые идеологические мифы — Вторую.
Массы — это новое, неизвестное прежде явление. Они рождены цивилизаторскими успехами XIX века, а также мощным притоком в города вырванных из традиционной среды людей. Массы — неизбежный продукт модернизации, способный, вместе с тем, поставить на ней крест. Массы — это количество, разбавившее насыщенный культурный раствор модерна до опасной консистенции.
В отличие от фольклорного, массовый человек обучен письму, чтению и основам математики. Он читает газеты и принимает участие в выборах. Это дает ему возможность влиять на культуру, политику и социальный стиль современности, используя демократические процедуры. К 1930-м массовая культура создает собственные мифы и собственную героику, претендующие на новую серьезность. Однако в существе своем это была архаическая, ремифологизирующая серьезность, грозящая заново заколдовать «расколдованный» западный мир и тем самым демодернизировать его.
К 1960-м западной современности удается все же ассимилировать массы, цивилизовать их, превратить количество в некое исторически приемлемое качество. Далось это ценой двойного компромисса: высокая культура стала более демократичной, покинув «башню из слоновой кости», массовая — рационализировалась, обуржуазилась и отказалась от социальной мифологии. Прежняя иерархия вкуса рухнула. Середина культурного спектра разрослась, растянулась, оттеснив непримиримые прежде полюсы на самые края. Внутренняя периферия Запада была освоена, и это можно считать завершением его социальной модернизации. Складывается демократичное, относительно горизонтальное и достаточно благополучное общество потребления «блестящего тридцатилетия» 1945–1975 годов, залатавшее экзистенциальные, смысловые дыры первой половины столетия буржуазным рассудком (уже не Разумом и даже не разумом), позднелиберальным культом прав человека и научно-техническим оптимизмом.
Модерн был отреставрирован до степени легкой неузнаваемости и одновременно вступил в свою последнюю, как мне кажется, фазу. С 1960–70-х годов начинается поздняя современность в узком и собственном смысле слова. Ее пароль — «все возможно» — выдохнут событиями первой половины века, сделавшими ситуацию современности принципиально вероятностной. XX столетие — первое в истории, не имеющее над собой того, что называют картиной мира. Столетие, так и не подведенное под крышу. Вторая половина века закрепила его стохастический статус. Отныне история, как и отдельная жизнь, вершится на наш и на свой страх и риск. Это открывает невиданные прежде и не ограниченные авторитетными нормами возможности роста и одновременно резко повышает степень исторического и иных рисков.