Выбрать главу

— Палашников, — твердо сказала Вера Николаевна вечером, — я, кажется, влюбилась.

Константин Иванович, читавший за столом газеты, машинально перевернул полосу, потом выключил лампу и положил руки перед собой. Он долго молчал. Молчала и Вера Николаевна, зачем-то упрямо рассматривая его грузные плечи и коротко стриженный затылок. Она боялась ответа.

— Кажется, — глухо, не оборачиваясь, проговорил Палашников, — или влюбилась?

Вера Николаевна, заранее настроенная воинственно, вначале возмутилась этой канцелярской формальности, но тут же поняла, какое большое значение может быть для Константина Ивановича, да и для нее самой, в этом слове «кажется». Кажется — неопределенная форма, которая еще позволяет на что-то надеяться, дает отсрочку, и только теперь, в эти секунды, Вера Николаевна до конца поняла, какой разговор она затеяла. Стало страшно. «А вдруг мне и в самом деле только кажется? — испуганно подумала она, — а завтра все пройдет — и что тогда? Что тогда?! Вновь тишина огромных комнат, вновь осточертевший круг, но которому она будет перемещаться, сонно и тупо опустив голову, а в центре этого круга — точка времени, которая с каждым новым кругом становится все более призрачной и эфемерной, как шагреневая кожа у Бальзака. Но ведь течение времени не изменится, будет ли она с Палашниковым или без него, точка неизменно существует в пространстве, положив предел всему земному, и какая разница — с кем она встретит этот предел. Значит, дело не во времени и даже не в тишине огромных комнат? В чем же тогда? В чем?! Ужасно глупо было затевать этот разговор, не переговорив с самой собой. Что же ответить? Вот сейчас, от одного-единственного ее слова, будет зависеть все. Что ответить? Оставить сомнительное „кажется“, и тогда останется корабль, на котором она в любое время сможет вернуться в свой заколдованный круг. Что ему сказать? Он ждет, он умеет ждать. Раньше мне казалось, что он специально сидит за столом и ждет, когда я усну. Утром я просыпалась— он уже опять сидел за столом. Так и скажу: влюбилась».

— Кажется, влюбилась, — Вера Николаевна закрыла глаза и откачнулась на спинку дивана. Оказывается, все это время она сидела в столь напряженной позе, что у нее заболела спина. — Кажется, Палашников, — тихо и равнодушно повторила она.

6

Дня три-четыре в отношениях Веры Николаевны и Палашникова чувствовалась напряженная натянутость, и, не сговариваясь, они старались встречаться как можно реже. Константин Иванович кочевал с одного совещания на другое, присутствовал на всех ученых советах и заседаниях, с необычайной для него твердостью отстаивал свою линию, горячась и с пылом обрушиваясь на оппонентов. Домой Константин Иванович приходил поздно, возбужденный спорами, и в такие минуты он нравился Вере Николаевне. Она пыталась представить его в молодости, когда он еще не был знаменит, не имел званий и степеней, и видела этакого безобидного, но упрямого увальня, которому надо помогать и внимательно следить за чистотой его носовых платков. Увы, когда они встретились, Константин Иванович уже не нуждался ни в том, ни в другом. Его привычки, симпатии и антипатии к тому времени окончательно сложились, кодекс домашнего быта был определен, и Вере Николаевне ничего не оставалось, как только приспособиться к его неписаным правилам и молча согласиться с его симпатиями и антипатиями. А так хотелось самостоятельности, она просто мечтала хоть раз предостеречь его от чего-нибудь, поправить, пусть в самом незначительном пустяке. В первые годы супружества Вера Николаевна с завидной смелостью бросилась в погоню за славой Константина Ивановича. Она не хотела быть просто женой знаменитости, она инстинктивно чувствовала, что для нее это будет слишком тяжелая и непосильная ноша, а потому стремилась к самостоятельности, отвоевывая свою маленькую независимость в семье, обществе, среди близких и знакомых. Однако не только догнать, но даже сколько-нибудь приблизиться к известности Палашникова так и не смогла. Слишком велика была дистанция, а она выдохлась уже на первых километрах. Пришлось свыкаться с тем, что всюду, куда бы она ни приходила, вежливо и даже с оттенком уважения говорили: «А это Вера Николаевна, супруга Константина Ивановича Палашникова». Или: «Константин Иванович Палашников с супругой» и так далее. Но уважение-то было не к ней, а к мужу, и вежливость — благодаря ему. Это ее раздражало. Но более всего негодовала и раздражалась Вера Николаевна на своей работе, когда, прежде чем назвать ее, опять-таки называли мужа, награждая ее тем оттенком уважения, которое заслужил он. Тем самым ни в грош не ставились се собственные заслуги, знания, опыт, стремление делать свою работу честно и хорошо. И она устала, а когда Вера Николаевна устала — появился Вадим Сергеевич Красильников…