Даже шоколад! Для пилотов, конечно, расстарался Николай Павлович, наверно, тряхнул самые потайные, самые заветные склады кондитерской фирмы «Эйнем», не иначе...
— Хорошо, — помолчав, произнес Цюрупа. — А как насчет организации работы приемочных пунктов? Вы ведь не станете возражать, что нынешнее положение, когда они работают по пять часов в сутки, абсолютно недопустимо.
— Конечно, — согласился Брюханов. — Но такого положения уже нет. Десять дней назад мы приняли специальное постановление — заинтересовали приемщиков, поставили их оплату в зависимость от количества принятого зерна. И по данным с мест, дело помаленьку налаживается.
— Хм... А как...
Но Брюханов не дал опомниться — протягивал одну бумагу за другой:
«Охрана грузов в пути», «гужевые перевозки», «водный транспорт», «железнодорожный транспорт» — мелькало перед глазами Александра Дмитриевича. «Отправка грузовых автомобилей, закупленных через нейтральных посредников в Европе», «Поставки бензина в Сибирь, в Уфимскую губернию, в Екатеринбург...»
«Инструкция продкомиссару об использовании мотоциклетов», «К вопросу о снабжении сеном и соломой» — едва поспевал читать народный комиссар. «Сокращение потребления суррогатов хлеба», «Отправка детей в сытые губернии», «Об увеличении продовольственного пайка в Москве и Петрограде...», «Расширение Нижегородской ярмарки для обмена товаров на хлеб»...
И куда бы в этот день ни заглядывал Цюрупа, всюду дело шло: где хуже, где лучше, но шло. Аппарат, созданный в прошлом году, окреп и прочно стал на ноги. Александру Дмитриевичу подумалось — если бы завтра его не стало, это бы никак не сказалось на ходе продовольственных дел.
От этой мысли ему стало и радостно и грустно. Он ушел к себе в кабинет и попросил Софью Григорьевну никого не пускать.
Он стоял у окна, смотрел на обезлюдевшую Красную площадь, и в голову ему почему-то назойливо лезли вздорные, ненужные слова, сказанные о нем в разное время людьми не слишком умными либо попросту подхалимами:
«Революционер-практик, человек редкой искренности...»
«Нет в старой гвардии большевиков более отзывчивого человека, более задушевного товарища, всегда готового прийти на помощь...»
Может быть, во всех этих словах и была какая-то доля правды, но Александр Дмитриевич ненавидел их — вычеркивал даже из напечатанных статей, если попадались на глаза. Так и разило от них некрологом!
«Великий мастер в практическом и техническом преломлении наших идей...»
Тьфу, господи прости! Опять! Да что это он, в самом деле? Старость, что ли, будит в нем кичливость и тщеславие или ущемленное самолюбие требует хоть какой-нибудь компенсации?
Отвратительно!
Довольно, вполне довольно с него маленького, скромного документа — протокола заседаний Совнаркома шестнадцатого июля прошлого года, и даже не всего протокола, а только одного пункта:
«О повышении жалованья народным комиссарам в связи с заболеванием А. Цюрупы на почве недоедания (Ленин)».
Может быть, когда-нибудь кому-то все это покажется нелепым, но ведь не мог же он выкраивать что-то для себя, когда другие вокруг него голодали. Не мог — и все.
«И опять ты думаешь не о том! Опять расхвастался! Что за несчастье?! Почему нельзя выключить глупые мысли, как настольную лампу?»
Пора наконец определить роль собственной личности в революции и поставить себя на место! А место такое же, как у всех остальных: просто в твоей стране был голод и нужно было сделать так, чтоб его не стало. И послали на эту работу тебя. А не нашелся бы ты — стал бы на нее кто-нибудь другой, третий, десятый. И сделал бы то же самое. Вот и все. И хватит об этом.
Хватит-то хватит... Все было бы так, все было бы хорошо, если б не сегодняшнее разочарование.
При всей своей отрешенности от забот о собственной персоне Александр Дмитриевич где-то в глубине души, не признаваясь даже в этом себе, чувствовал себя незаменимым — и вот... Вдруг выяснилось, что в Наркомпроде вполне можно обойтись без него.
Конечно, и без Брюханова можно и без других членов коллегии. Грамотные, толковые рабочие, крестьяне-большевики — словом, люди, поднятые на поверхность революцией, — вот кто теперь главная опора Наркомпрода. Но все же...
«Что это вы, в самом деле, Александр Дмитриевич?! — сердито оборвал он себя. — Деникин прет на всех парах, Юденич наседает, а вы!.. За дело! За дело немедленно!»
И он легко, споро приступил к обычным обязанностям.
Потом, уже поздно вечером, придя домой после работы, Александр Дмитриевич хотел потихоньку проскользнуть в свою комнату, но жена не спала, ждала его в столовой.