Забурлили страсти в училище: попробуй уйми теперь этих студентов.
Но и «общество» — «порядочное общество» — испугалось еще больше.
И когда юный возмутитель спокойствия вышел из тюрьмы, его встретила стена — заговор отчуждения. Словно отверженный, он нигде не мог найти работу. (О возвращении в училище и речи быть не могло! Кто же станет терпеть в порядочном учебном заведении этакую заразу?!)
Пришлось перебиваться случайными заработками: хлебнуть и голодухи, и унижений, и бедности — той бедности, которая иной раз и богатыря делает бессильным, а умного — глупцом.
Преследуемый «порядочным» обществом, гонимый и изгоняемый, молодой Цюрупа, как ни в чем не бывало, каждый день появляется на улицах городка. И — странно, удивительно, а скорее всего, закономерно! — он спокоен, держится с достоинством. Поражает всех своей выдержкой, неожиданно уживающейся в нем рядом с добродушием и веселостью, с умением посмотреть на себя со стороны и если смешно, то посмеяться и над собой.
Да, этот юноша смело смотрел вперед и не боялся превратностей жизни.
«Пусть тюрьма, — думал он, — пусть каторга, пусть даже вы уничтожите меня! Но ведь от этого шар наш земной не перестанет вращаться... Да, лучше умереть, чем лишить себя счастья помогать ему двигаться... Крутись, крутись, шарик! Крутись на страх и на счастье! Крутись быстрей!»
Что было потом?
Продолжение возникших в тюрьме знакомств: гласный и негласный надзор полиции. Тяжелая работа на лесопилке. Знакомство и дружба с людьми, которые трудились, ей-ей, не меньше, чем ломовые лошади, и при этом сохраняли человеческий облик: всегда были способны прийти на помощь товарищу, отдать последнее, научить, оценить меткое словцо.
Но не только они учили Цюрупу. Случалось, что «разжалованный» студент помогал своим учителям разобраться в таких делах, которые оказывались им не по зубам. Он, как дважды два, объяснял им, почему они каждый день вырабатывают на восемь рублей, а получают полтинник, почему работать приходится по четырнадцать-пятнадцать часов и кому это на руку. Он твердо верил и товарищей своих убеждал, что так будет не вечно.
И вот уже в кружок на лесопилке заглядывают судостроители, портовики, студенты. Молодые люди рядятся в национальные костюмы, поют украинские песни, и полиция их не трогает: гулянка как гулянка.
И никому невдомек, что на окраине, в скромной хатке, еле видной из-за подсолнухов, собираются первые херсонские социал-демократы.
На одном из таких собраний Александр Цюрупа знакомится с губернским санитарным врачом Кудрявцевым. Тот всего лишь на семь лет старше, но у него уже есть «прошлое» — был народовольцем, «привлекался», стал убежденным марксистом.
Общая ненависть и общая любовь быстро сближают их. Кудрявцев увлекается статистикой. Взволнованно, с полемическим задором он убеждает товарища:
— Нет! Статистика — вовсе не удел сухарей и кабинетных сидельцев... Если Иван ушел из села на заработки, это — случай. И если Сидор ушел, это случай. Но если пятнадцать процентов Иванов и Сидоров — вчерашних крестьян — стали пролетариями, это — уже тенденция. И, вы сами понимаете, какая... А я знаю села, из которых двадцать-тридцать процентов трудоспособных мужиков ушли в город. Нет, что ни говорите, капитализм в России развивается на всех парах, рабочий класс растет, умнеет...
Кудрявцев помогает Цюрупе поступить па работу — статистиком в губернскую санитарную управу. И теперь они вместе разъезжают по селам, хуторам, помещичьим экономиям — ведут статистические обследования сельскохозяйственных рабочих в Херсонской и Таврической губерниях. Их обязаны всюду пускать, им все объясняют даже те «дядьки», из которых обычно и слова не выдавишь; любой хлебороб, любой батрак, любой возница становится их откровенным собеседником или спутником на многотрудных степных дорогах.
Особенно запомнилась Александру Дмитриевичу одна поездка на Каховский базар. Недаром называли это место главным невольничьим рынком России. Весной, перед началом полевых работ, со всей страны стекались сюда нужда и горе. В иные годы собиралось до сорока тысяч наймаков. Скинув рубахи, держа их за рукава, точно скованные, брели они бесконечной вереницей по центральной улице городка. Старались показать товар лицом: пыжились, разводили плечи, напрягали мускулы. А возле обочины, на крылечке трактира, на подоконниках постоялого двора теснились те, кто приехал нанимать работников. Придирчиво оглядывали и оценивали эти наниматели достоинства и недостатки «скакунов о двух ногах». Самые практичные покупщики шныряли в рядах и высматривали, у кого из пришлых наймаков котомка полегче или уже вовсе пустая.