Во главе стола, вернее уже за другим, приставленным к нему, как вершинка буквы «Т», — Ленин. В левой руке — часы, правая — наготове над листком для заметок.
Александр Дмитриевич поднялся со стула, поудобнее разложил на мягком сукне нужные бумаги, откашлялся, оговорился:
— Это материал, который завтра мы должны представить на заседание ВЦИК.
Все присутствующие повернулись к нему.
Ленин подпер скулу рукой, приготовился слушать доклад о продовольственном положении. А оно незавидное, ох, незавидное.
И выглядит нарком продовольствия незавидно: не такой уж старый, ровесник, сорок восемь лет, а какой усталый, больной, под глазами черные дуги, нос заострился.
— Пресечение линии Ростов—Воронеж, — глухо звучит его голос, — и возможность пресечения линии Тихорецкая—Царицын отрезают нас от Кавказа...
— Тридцать пять и восемь десятых процента всех паровозов находится в том состоянии, когда их называют больными...
— Очень часто на местах в порядке совершенной самочинности и странно понимаемой самостоятельности местные продовольственные и непродовольственные органы, в том числе и Совдепы, отменяют закон о хлебной монополии...
Александр Дмитриевич обвел взглядом присутствующих.
Свердлов переговаривается вполголоса с Чичериным.
Стучка задумался.
Невский подпер голову кулаком и следит за бабочкой, которая бьется о стекло и никак не догадается перелететь на соседнюю — открытую — половину окна.
Ленин старательно рисует что-то на своем листочке, и дым от чьей-то папиросы, видно, очень беспокоит его.
Но у всех лица одинаково сосредоточенные, одинаково хмурые и озабоченно-усталые. Еще бы! Ведь им говорят сейчас о таких вещах, от которых мороз должен подирать по коже:
— Далее следует указать на реквизицию хлебных грузов в пути, — все так же глуховато, но внятно, не сбиваясь, продолжает Цюрупа. — Это позволяют себе учинять и Совдепы, и железнодорожники, и попросту группы каких-то лиц, неведомо откуда взявшихся и собирающихся толпами, а в результате хлеб, уже заготовленный и погруженный, не доходит до места потребления...
— Бичом продовольственного дела стало мешочничество. В Курской губернии, например, действуют до двадцати тысяч мешочников, в Тамбовской — около пятидесяти тысяч! Все эти люди, идущие из голодных мест, не останавливаются ни перед чем. Там, где появляются мешочники, работа продовольственных органов прекращается, ибо нарушается жизнь транспорта, исчезают твердые цены, и приводит это к тому, что по твердым ценам никто не желает сдавать хлеб...
— Ваши десять минут истекли, — напомнил Ленин.
— Картина, к несчастью, ясная и печальная! — вздыхая, заметил Свердлов. — Но что делать? Вы что-нибудь предлагаете?
— Ввиду важности вопроса, я думаю, дадим докладчику еще пять минут? — Владимир Ильич поглядел вокруг и, определив, что все согласны продлить время Цюрупе, снова обратился к нему: — Ваши предложения?
— Я, товарищи, перечислил только беды, так сказать, организационного порядка. Но сплошь и рядом мы наталкиваемся на нежелание, упорное нежелание населения, главным образом, конечно, деревенской буржуазии, сдавать хлеб.
— Вот! Вот где корень вопроса! — привстав с кресла, прервал его Ленин. — Голод не оттого, что хлеба нет в России, а оттого, что буржуазия и все богатые дают последний решительный бой господству трудящихся, государству рабочих, Советской власти на самом важном и остром вопросе, на вопросе о хлебе!
— Именно поэтому, — все так же уверенно продолжал Цюрупа, — именно поэтому мы и предлагаем выход, который, на наш взгляд, кажется единственно возможным: на насилие буржуазии, владеющей хлебом, над голодающей беднотой ответить насилием.
— А конкретно? — прищурился Ленин.
— Ввести в стране продовольственную диктатуру.
— А еще конкретнее?
— Еще конкретнее? — Александр Дмитриевич передохнул, отхлебнул воды из стакана. — Во-первых, суровая и непреклонная центральная власть в области продовольствия плюс незыблемость монополии и твердых цен. Во-вторых, беспощадная борьба с хлебными спекулянтами плюс немедленное изъятие всего избытка хлеба, сверх запасов, необходимых для посева и личного потребления до нового урожая.
— Так, так, так... — Ленин наклонил голову. — Интересно!.. — И, подумав, спросил в упор: — Значит, вы намерены стать у нас хлебным диктатором?
— Я или кто другой, — смутился Цюрупа. — Не в том дело, Владимир Ильич. Но хаос должен быть решительно отметен, иначе... — Он не договорил и повернулся к наркомам: — Вам, товарищи, уже роздан проект декрета. Название его говорит само за себя: «О предоставлении народному комиссару продовольствия чрезвычайных полномочий по борьбе с деревенской буржуазией, укрывающей хлебные запасы и спекулирующей ими». — Взглянул на председателя, добавил не без обиды: — Кажется, я уложился в пять минут? — И сел.