— Не могу я дать такое распоряжение. И не отдам. Как же так: ей вернуть, а ему? Ему? Ему? — Начальник указал на людей, осаждавших стол. — Неужели вам, продовольственнику, надо это объяснять?
— Я понимаю, — еще спокойнее согласился Цюрупа. — Вы правы — продовольственное положение... Специальный приказ местной управы... Но мне кажется, что при любых обстоятельствах человек может... больше того, обязан оставаться человеком. — И он посмотрел прямо в глаза собеседнику.
— Э-э, дорогой мой!.. — протянул с привычной фамильярностью начальник станции и, отодвинув от себя его мандат, утомленно вздохнул. — Пустяками заниматься изволите, пустяками! — И, уже встав и разведя руками, добавил: — Ни-че-го не могу сделать. И никто не может. Голод! Понимаете, что это значит? Чего тут только не натерпишься, возле этого вот трескучего идола... — И он указал на телеграфный аппарат, установленный на соседнем столе, у окна. — Знаете, что произошло несколько дней назад в Москве, на Казанском вокзале? Там солдаты убили машиниста маневрового паровоза: отказался, видите ли, везти! Среди бела дня! И такие же случаи самосудов имели место в Харькове, в Костроме, Бузулуке, Бугульме!.. Поезда переполнены сверх всякой возможности. Подвижной состав приведен в полную негодность. Ни о каком расписании не может быть и речи... А вы тут толкуете о мешке муки...
В это время аппарат зазвенел и из него поползла лента с бесконечными точками и тире.
— Воинский — с фронта, — сообщил начальнику телеграфист. — Через полчаса будет.
— Опять! — с досадой произнес тот и заторопился. — Все, граждане! Разговоры окончены. — Он запер ящики стола, протиснулся сквозь недовольно гудевшую толпу и пошел к двери.
Александр Дмитриевич, решив, что начальник торопится встретить эшелон, последовал за ним. Но тот первым делом отправился в билетную кассу и, приоткрыв дверь, крикнул кассиру:
— Воинский!
Кованое оконце тотчас же затворилось. А начальник, прошептав что-то машинисту и кондукторам, собравшимся на перроне, двинулся совсем не в ту сторону, куда ему бы следовало идти.
— Куда же вы? — спросил его Цюрупа.
— Как куда? Наутек. У меня, как-никак, жена, сынишка. — И, улыбнувшись, начальник доверительно сообщил: — В соседней деревне отсиживаются.
— Отсиживаются?
— Ну как же! На Украине солдаты не нашли начальника станции, так дочь его шестилетнюю избили... До смерти... Так что, милостивый государь, единственное, что мог для вас сделать, я сделал — дал паровоз вашему поезду. Забирайте свою протеже и бегите, пока воинский не прибыл. Адье!
«Протеже» сидела на лавочке у перронной изгороди и, против ожидания, выглядела спокойной.
— Пойдемте, — позвал ее Цюрупа. — Сейчас отправление.
Но она покачала головой и отвернулась.
— Идемте! Место я вам найду в нашем вагоне... Вам же ехать надо.
— Куда? — Она посмотрела мимо него, мимо платформы и состава, облепленного темно-серой копошащейся массой людей.
— Доберетесь до Москвы, а там и до Питера, — попытался он утешить ее. — Что ж делать?..
Залязгали буфера, поезд подался назад, потом вперед и медленно тронулся.
— Идемте же!
— Куда?
— Как куда? Ничего вы здесь у них не высидите...
Она снова покачала головой.
Александр Дмитриевич увидел свой вагон, проплывавший мимо.
— Едемте! Последний раз говорю... — Он побежал через пути, догнал медленно двигавшуюся лесенку, поймал протянутые руки и оглянулся.
Женщина поднялась со скамеечки и двинулась к поезду: ну, вот и хорошо, давно бы так.
— Скорее же! Скорее!
Она приблизилась к поезду и остановилась, словно в нерешительности.
«Ту-туу!» — хрипловатым тенорком, с присвистом загудел паровоз. Толпа на перроне заволновалась и скрыла происходящее от Александра Дмитриевича.
И сразу же на крыше завопили мешочники и те, что стояли у двери вагона:
— Сорвалась!
— Упала!
— Да нет: сама! Сама бросилась!
— Право слово, сама!
Цюрупа рванулся к двери, но его удержали. И хорошо! Что бы он мог теперь сделать?
А поезд, не задерживаясь, набирал и набирал ход. Вагоны снова застучали на стыках, утонули в снегу излучины путей, потом составы, сгрудившиеся на станции, верхушки тополей, кирпичный кубик элеватора. водокачка, похожая на шахматную ладью...
Через некоторое время станция осталась далеко позади, а Цюрупа все смотрел и смотрел в ту сторону.
— Простынешь, — тронул его за плечо один из соседей по нарам и, навалившись, задвинул дверь.
Александр Дмитриевич беспомощно оглянулся, поставил на печурку пустой медный чайник, начищенный Машей в дорогу, и тяжело опустился на койку.