— Пустынна и мертва наша бывшая столица, ставшая ныне «порфироносною вдовой»! Все двадцать четыре часа ее суток — сплошная «белая ночь». Озлобление отощавшего желудка разлито в воздухе. Под стать голодной меланхолии и нынешняя весна с дождями и температурой не выше пяти градусов. Каждый день возле какой-нибудь стены, на которой треплются оборванные афиши о лекции богоборца Шпицберга или «сплошной ночи веселья под управлением Саши Вермана», подбирают какого-нибудь сомлевшего от недоедания «саботажника»-горемыку, которому, в сущности, нечего саботировать. — Громан глянул на Цюрупу с вызовом. — С восьми часов вечера улицы пусты. Одни только «невские бабочки» «высоко держат знамя», создавая иллюзию большого города. Обыватель сидит дома, изобретает лепешки из кофейной гущи и котлеты из картофельной шелухи. Страха ни в ком уже нет, даже в обывателях, ибо нельзя же, в самом деле, до бесконечности пребывать в состоянии страха.
«Так, так... Грозишь? Обывателем стращаешь? Обыватель, верно, твоя главная и надежная опора...»
— Н-да... — задумчиво произнес Цюрупа после короткого молчания. — Картинку нарисовали!.. Не первый раз, однако, вы нас пугаете. Помните продовольственный съезд?
— Что съезд! Я помню и то, как после съезда комиссар Шлихтер арестовал нас всех — всю нашу десятку, как пришлось вмешаться Ленину, чтобы освободить «саботажников», как потом, когда назначили вас, вы сумели все же оттеснить нас от руководства продовольственным делом. И что ж? Чего вы добились? К чему привели ваши попытки?
— Именно это вы и пришли мне сказать?
— Простите. Нет. Я не счеты пришел сводить. Нет, нет! Положение сейчас таково, что все нормальные, разумные люди должны объединиться. Надо что-то делать, что-то немедленно предпринимать, чтобы предотвратить катастрофу.
— Зачем предотвращать? Вы ведь так жаждали падения Советской власти!
— Ваше падение откроет дорогу рассейскому Бонапарту — наступит злейшая реакция, мрак, средневековье — в крови и зловонии погибнет русская революция! Революция вообще!
— «Революция вообще»! И это говорите вы — человек, именующий себя марксистом! Вы еще в прошлом году предсказывали близкое наше падение, однако мы держимся вот уже сто девяносто восемь дней.
— Это можно отнести только на счет национального своеобразия... Для французов оказалось достаточным семьдесят два дня, для нас — и ста девяноста восьми мало. Но... исторический опыт, особенно опыт последнего времени, убедительно показывает, что даже русское терпение не вечно. Вы же умный человек, Александр Дмитриевич! Образованный статистик! Я читал ваши работы по экономике Симбирской губернии. Неужели вы не понимаете всей идиотской, всей парадоксальной трагичности положения?! Наиболее отсталая в экономическом отношении страна берет на себя наиболее прогрессивные, наиболее передовые задачи хозяйственного строительства!!! Неужели вы не понимаете, что это явная нелепость, явная несбыточность и, в конце концов, попросту авантюра?
— Знаете что!.. — Цюрупа встал и уперся кулаками в край стола, но в последний момент сдержался. — По этому пункту нам никогда не сговориться. Давайте ближе к делу. Чего вы хотите?
— Ближе к делу? — повторил Громан и тоже встал. — Извольте. Так же, как вы, я прекрасно понимаю, что отказ от хлебной монополии и твердых цен есть отказ от главнейших основ экономической политики революции — если хотите, удар по принципу. Но иного-то выхода, иного способа накормить голодающую страну сейчас не существует?
— Отказ от хлебной монополии и твердых цен — это тоже монополия, — спокойно возразил Цюрупа. — Только монополия для богатых — возможность для них свободно покупать хлеб по таким ценам, которые большинству трудящихся недоступны. Удивительно даже, что мне вам — вам! — это приходится объяснять. Как-то неловко, знаете ли...
— Ну, хорошо, — смутился Громан и отступил на полшага от стола. — Допустим, допустим, что в настоящее время нет необходимых условий ни для проведения хлебной монополии, ни для полной свободы торговли. А посему остается единственный реальный путь: привлечение к делу заготовки хлеба... — Он взглянул на Цюрупу, запнулся и предупредительно, точно защищаясь, поднял обе руки. — Нет, нет, конечно, на комиссионных началах, конечно, под контролем центральных продовольственных органов! Но привлечение опытных и знающих людей из частно-торгового мира.
— Та-ак! — тяжело опустился на свое место Цюрупа. — Вот это уже, действительно, ближе к делу. Непонятно только одно...
— Что именно?