Александр Дмитриевич развернул телеграмму:
«Москва. Наркомпрод. Цюрупе. Общее собрание рабочих и служащих фабрик Рябушинского, Прохорова и завода Болотина констатирует, что мы в недалеком будущем обречены на голодную смерть, и требует разрешить нам свободные закупки в производящих губерниях. В противном случае за последствия, которые произойдут, всю ответственность возлагаем на вас и будем считать ваш отказ не государственной мудростью, а упорством, не отвечающим интересам голодного народа!»
— Александр Дмитриевич?!
— Да. Я слушаю.
— Здравствуйте! Фотиева говорит.
— Здравствуйте!
— Александр Дмитриевич! Тут записочка от Владимира Ильича: «Позвоните к Цюрупе (или его заместителю), прочтите ему прилагаемые бумаги и скажите, что я настаиваю на посылке нескольких вагонов голодным рабочим этих заводов».
— Каких заводов?
— Сейчас, сейчас. Читаю...
— Так. Я слушаю вас, Лидия Александровна.
— «Кострома. Двадцать третьего мая. Сегодня в два часа дня прекратили работу три фабрики. На собрании рабочих поднимался вопрос о свободной хлебной торговле, о созыве Учредительного собрания и создании новой власти. Большевистским ораторам не давали говорить. Резолюция: немедленная отмена по всей России хлебной монополии...» А вот совсем свеженькая телеграмма. Из Серпухова. Получена сегодня: «Положение серьезное. Созрел бунт. Фабрики приостановили работу на почве голода. Делу революции грозит опасность. Шлите хлеба. Совдеп...» Вам хорошо слышно?
— Да, хорошо.
— Читаю дальше: «Владимирская губерния две недели не получает ни одного вагона хлеба. Запасов никаких нет. Поступают угрозы на почве голода. Рабочие фабрик, заводов и торфяников бунтуют. Просьба принять экстренные меры к подвозу хлеба в губернию, иначе будет поздно...» «В Нижнем Новгороде двадцатого мая на почве уменьшения пайка толпы женщин и мужчин, бывшие в хвостах у продовольственных лавок, направились к городской продовольственной управе. По пути к ним примазались любопытствующие и злостные лица, шнырявшие по рядам. Возбужденная и возбуждаемая толпа набросилась на вышедшего к ней комиссара продовольствия и избила его...»
— Лидия Александровна! У меня весь стол завален такими телеграммами. В Симбирске на рынке толпа чуть не убила уполномоченного, который реквизировал хлеб. Ярославль уже двенадцать дней не получает ни вагона. Население захватывает грузы на станциях. Совещание рабочих Петрограда грозит политической забастовкой на всех заводах! Что еще у вас?
— Еще? Владимир Ильич набросал телеграмму в Кинешемский совдеп. Он придает этой телеграмме очень большое значение и хочет, чтобы вы тоже ее подписали.
— Хорошо. Я сейчас приду, — Цюрупа опустил трубку и задумался.
Каждый день до двух, до трех часов ночи бодрствует весь Совнарком: вроде совсем недавно прошел декрет о продовольственной диктатуре, а уже опять приходится отбиваться налево и направо — отстаивать новый декрет, развивающий, дополняющий начатое первым.
— Александр Дмитриевич! — напомнила о себе стенографистка. — Будете диктовать дальше или мне идти?
— Нет, нет. Это срочно. Давайте быстренько докончим. На чем мы остановились?
— «Вчера Совнарком рассмотрел и одобрил наши предложения о реорганизации Народного комиссариата. Таким образом, в одном государственном органе объединится все снабжение населения предметами первой необходимости и продовольствия, в масштабе всей страны будет организовано распределение этих товаров и подготовлен переход к национализации торговли предметами первой необходимости».
— Та-ак. Хорошо. Давайте дальше. Готовы? Диктую. Значительно видоизменив центральный аппарат снабжения, новые декреты решительно отметают хаос и в строительстве местных продовольственных организаций. Отныне во главе всего дела снабжения становится Народный комиссариат продовольствия. Все органы, до сих пор ведавшие распределением всякого рода предметов первой необходимости, — Главтабак...
— «Главтабак» писать с большой буквы?
— Пишите с большой! Запятая. Центросахар, Главкожа, Центротекстиль и прочие становятся в качестве распределителей лишь отделами Наркомпрода. Тем самым яснее очерчиваются и функции ВСНХ, который до сих пор стремился поглотить все хозяйственные ведомства, объять необъятное... Далее. На местах во главе уездных и губернских органов снабжения теперь становятся комиссары, избираемые Советами депутатов, причем уездный комиссар утверждается губернским, а губернский — народным комиссаром продовольствия. Тем самым на деле достигается именно такое сочетание централизма и подконтрольности, при котором местные интересы не поглощают общегосударственных.