Командующий Балтийским флотом адмирал Щастный чуть не устроил контрреволюционный переворот...
Москва объявлена на военном положении: раскрыт еще один заговор — на сей раз офицеров из «Союза защиты родины и свободы»...
Заговорщики, действующие в разных городах, часто незнакомые между собой, не подозревающие о существовании друг друга, все, «в один голос», главной своей задачей ставят подрыв продовольственного дела и транспорта...
Александр Дмитриевич машинально дотронулся до заднего кармана брюк, где лежал револьвер.
Да, он на месте, его браунинг № 107658.
И новый пропуск № 130, выданный только что «ввиду осадного положения Кремля», тоже на месте.
Цюрупа склонил голову, огляделся, точно не мог поверить в этот браунинг, в этот пропуск, во все, что творилось последние дни вокруг него.
Но факты — упрямая вещь, от них не спрячешься. Контрреволюция оживилась по всей стране. И повсюду степаны афанасьевичи уже открыто, вслух, во весь голос обещают своим неимущим односельчанам:
— Заставлю вас поставить мне дом двухэтажный под железом, приберу к рукам всю волость: хватит, побаловали! У меня враз сопьются все подлецы, так что никакая слобода никому и не приснится. А кому приснится... Там, даст бог, заведем и урядников и становых, будет опять волостное правление, и храм божий в полную исправность произведем. Буду я стоять в церкви на первом месте возле самого клироса, будут мне первому выносить просвиру и не в очередь давать лобызать святой крест и евангелие. Будут!..
И каждый день сюда, к нему, народному комиссару продовольствия Цюрупе, со всех концов России несутся вопли о помощи.
Вопли эти то облекаются в форму писем: «Голод обрушился на нас, и кулаки со своими прихвостнями обрекают нас на голодную смерть... Дайте нам красную боевую армию, и мы сломим буржуазные запоры и их западни, где спрятана жизнь голодающих людей», то превращаются в ходоков, приходящих поодиночке и группами.
Изможденные и голодные, оставившие позади не одну сотню, а подчас и тысячу верст, эти люди могли только просить — просить и жаловаться:
— Кулаки спрятали хлеб и продают на сторону из-под полы — в Костромскую губернию, по сто восемьдесят, а то и по двести рублей за пуд.
— Меняют на разные товары, а нам говорят: «Околевайте с голоду — ни зерна не дадим!»
— Если бы нам силу, а то ведь где ж ее взять?
«Так, — думал Александр Дмитриевич, слушая очередного ходока, и прикидывал: — Обязательно надо заставить искать хлеб не кого-нибудь, а самих голодающих в каждой деревне. И не просто голодающих, а объединившихся. Объединившихся! В этом вся суть. Именно! Так и в декрет записать необходимо. И в жизнь проводить только так! Вот тогда и сила появится. Совершенно ясно, откуда ее взять. Ясно...»
А ходоки все шли, все жаловались:
— Богатые хозяева говорят: «Теперь нет законов, и нам ничего не будет, делай что хошь».
«Нет законов? — снова задумывался Цюрупа. — Верно подмечено, господа богатые хозяева. Очень верно! Только будут вам законы, обязательно будут — и уж тогда не обижайтесь...»
Разговорчивый посетитель между тем развивал свою мысль, рисовал картину, как две капли схожую с той, что вчера рисовал другой пришелец из другой губернии:
— Был у нас в селе сход. Председателем волостного Совета избрали Савву Алексахина, секретарем — его родного брата Дмитрия Косого, оба завзятые контрреволюционеры. Кулаки и богатеи подвигаются к выборным, бедняки стоят в стороне. Председатель рисует мрачными красками власть Советов и говорит, что Москва не должна совать нос в наши дела — она нам не указ. Что же в результате? В результате мы просим отменить свободную торговлю и установить твердую цену, а они — Савва да Митька то есть и те, кто с ними, — вольную торговлю не отменяют, а продовольственный налог отменяют. А Митька, секретарь Совета, стало быть, так тот еще куражится: «До Москвы далеко. И она для волости ничего не сделает. А если приедут комиссары, то этим комиссарам надо глотку переесть», — так и говорит!
«Так и говорит, так и говорит... — про себя повторяет народный комиссар и тут же решает: — Тем более необходимы комитеты бедноты. Если во многих волостных Советах верх берут кулаки, мы не будем сидеть сложа руки. Действовать! Действовать!»
Однако не всегда удается сразу найти верный ответ, правильный выход из положения.
Вчера, например, приехал из Понырей командир продовольственного отряда. Толковый, основательный малый, с усами скобочкой, в тужурке, с маузером на боку — все как полагается, все чин по чину — питерский кадровый рабочий, партиец с девятьсот шестого, участник двух революций, Зимний брал, царских генералов в Ставке арестовывал — словом, бывалый человек, а приходит, тяжело и как будто виновато опускается у стола напротив Цюрупы и только руками разводит: