Поднявшись ему навстречу, Александр Дмитриевич долго жмет его большую руку. Но что это с ним? Всегда такой уравновешенный и приветливый, начальник управления по продуктообмену сегодня чем- то расстроен.
Докладывает будто нехотя, вяло, как-то безучастно даже:
— ...Снабжение обувью и кожей... вывоз мануфактуры... покупка и продажа шерсти — все как будто идет нормально. — А Шмидт тяжело вздыхает и наконец признается: — Не знаю просто, что делать с Гутуевской таможней, Александр Дмитриевич!
Гутуевская таможня в Петрограде... Когда решили реквизировать скопившиеся там грузы, это вызвало международные осложнения — протесты, дипломатические демарши. Во время знаменитого пожара таможни, в январе, не столько погибли от огня, сколько были разграблены толпой мародеров полторы тысячи бочек семги, двадцать две тысячи бочек сельдей, полторы тысячи пудов кокосового масла. Но все это — капля в море. Богатства Гутуевской таможни по-прежнему остались несметными.
Цюрупа насторожился:
— Так что же там, на таможне?
— Вот подробный доклад, Александр Дмитриевич. Я специально посылал контролеров. Расхищение товаров приняло там, я бы сказал, угрожающий характер. Председатель разгрузочной комиссии таможни Михайлов считает себя, и, видимо, не без оснований, полновластным хозяином всех товаров.
— Постойте! — перебил Цюрупа. — Михайлов? Это не тот ли, что во время пожара один бросился на толпу вооруженных громил?
— Тот самый, — подтвердил Шмидт. — Так вот, Совнархоз Северной области считает эту комиссию своим, а не нашим исполнительным органом и распоряжается товарами как хочет.
— Так, так...
— Взгляните на последнюю телеграмму из Петрограда, — продолжал Шмидт. — Отдельные члены комиссии по разгрузке выдают разрешения на получение товаров кому хотят и без всяких документов.
— Если не считать документами кредитные билеты, — вставил Цюрупа. — Всякие «благодарности» — «барашки в бумажке» и прочее...
— Видимо, так, — снова вздохнул Шмидт. — На рынках идет спекуляция товарами из таможни, и это дело ведется настолько широко, что наша Северная управа постановила скупить косы, «чудом» перекочевавшие из-за прочных стен нашей же таможни в лавки Александровского рынка!
— Черт те что! — Цюрупа стукнул по столу и привстал. — Мы тут трясемся над каждой косой, над каждым серпом для комбедов!.. А они там!.. — Он буквально задохнулся от гнева. С трудом перевел дыхание, отошел к окну, отвернулся. Попадись ему сейчас этот Михайлов — он растоптал бы его, стер в порошок! Видимо, Шмидт затем и рассказал о делах на таможне, чтобы Цюрупа использовал чрезвычайные полномочия, данные ему декретом о продовольственной диктатуре, принял крайние меры.
Александр Дмитриевич потянулся к звонку — сейчас же, немедленно он издаст приказ: «Разгрузочную комиссию распустить, Михайлова — расстрелять!»
«Но почему этот Михайлов в январе жертвует собой, защищая богатства таможни, а в мае их разворовывает? Почему?!»
«Почему! Почему! — тут же передразнивает он себя. — О чем ты думаешь, когда речь идет о миллиардных ценностях? Но о чем мне думать?.. Во всяком случае, не о судьбе какого-то перерожденца! Особенно сейчас, когда тысячи людей вокруг гибнут от голода! О чем тут еще думать?! Дано же мне право расстреливать?.. И все же!.. Можно ли принимать решения в состоянии бешенства?»
Цюрупа вернулся к столу, взял уже остывший стакан, сделал глоток, другой:
— Вот что, Отто Юльевич! Поезжайте-ка в Питер. Давайте разберемся в делах комиссии осмотрительно, с толком, не торопясь. А с Михайловым пусть решит суд.
Вслед за Шмидтом в кабинете появился Свидерский. Он вошел, как обычно, прямо, решительно, походкой независимого и вполне уверенного в себе человека.
При виде его настроение у наркома несколько улучшилось: оно всегда улучшалось, когда Александр Дмитриевич видел Свидерского. Конечно, как у всякого, у Алексея Ивановича есть свои слабости, свои недостатки. При всей его небрежности и кажущейся отрешенности от забот о себе он довольно эгоистичен, а подчас и капризен, кое-кто даже считает его неврастеником. Должно быть, набалован еще в детстве, как необыкновенно способный ребенок. Но в общем это хороший, очень хороший человек, верный друг, отличный работник.
Кто бы лучше него мог организовать всю систему учета и распределения в Наркомпроде?
Кто так дельно и убедительно выступит в печати с отповедью меньшевикам или эсерам, мешающим строить продовольственный аппарат, встречающим буквально в штыки любое начинание Советской власти?